Загромыхали тазы и корыта. Завопили кошки. Красавчик зарычал, Артур застонал И кто-то маленький, расторопный, но не слишком уклюжий протопал мимо закрытой двери номера по узкому коридору.
Кош, Алев! Кош! Беги!!!
Беги сюда! Беги туда! Беги отсюда! Все время беги бегом, сломя голову, не разбирая дороги. Главное не останавливаться. Бежишь и знаешь, что если не успеешь мало не покажется. И если догонят мало не покажется. Потому что ты самая маленькая, толстая и к тому же глупая, как утка.
Давным-давно мама. Сухая, как щепа. Со скрипучим изношенным голосом. «Беги сюда, Ривка! Хватай свеженький шейгелц с маком. Беги скорее, а то не достанется». Как тут достанется? Когда тебе от роду всего лишь пять годов и на каждый твой год по сестре. Пять сестер все старшие, все красавицы. Не то что ты утица гадкая. Самая старшая Мирка краше всех, и ноги у нее самые длинные. «Беги, Ривка! Беги! Эх! Опять не успела. Ну, сама виновата. В следующий раз будешь шевелиться». Пять старших сестер. Надо всех одеть, всех воспитать, всех замуж. Ривка последняя. Не до нее. К тому же неумеха и страшненькая. «Ничего. Найдется и тебе хороший муж», мать вздыхает, убирает рыжие Ривкины кудлы в косу, а волосы непослушные, выбиваются и кудрявятся, как ты их ни утягивай. Во всем Ростове нет таких дурацких рыжих волос, как у Ривки младшей дочери антиквара Юзеира Шмуца.
Весной дядя Соломон приезжает в Ростов из самой Америки. Закрывается с отцом в кабинете. Ривка прячется под столом,
но смотреть боится. Говорит, что на ней имя мертвеца. Глупости! Кому имя важно?
Вообще-то он прав, чешет затылок Осман. Имя важно. Какое у человека имя такая и судьба.
А я как же? Ривка-Вера-Алев испуганно смотрит на друга. У меня что? Выходит, целых три судьбы?
Ну! Выбирай любую! Не реви! Это же здорово! Когда-нибудь точно решишь, кто ты есть: Ривка, Вера или Алев Или еще кто.
Где здорово? Ничего не здорово! А вдруг я не так решу? Вдруг неправильную? Вдруг мне надо быть Ривкой, а я Алев?
Мальчик серьезнеет, хмурится. Смотрит в сторону. «Утка глупая! Какую положено, такую и выберешь. Ясно? От судьбы не убежишь, как ни беги. Случайностей не бывает. Вот, ты думаешь, мы просто так с тобой встретились? А вот нет! Не просто так! Просто так не бывает. Хочешь, ты будешь мне младшая сестра, а я тебе брат?» Алев кивает.
По утрам, если клиентов в этот день не предвидится, он берет холщовую сумку с книжками и спешит в галатскую медресе, она же заканчивает дневную греческую школу для девочек. «Все. Я определилась стану сестрой милосердия», хвастается она. Вчера, впрочем, она собиралась стать артисткой кино, а позавчера монахиней. «Ну, можно. Если не передумаешь или замуж прежде не выскочишь», дразнится он. Она топает ногами, лезет драться. И долго еще дуется на бестолкового Османку, который (ну, турок же, что с него возьмешь?) не верит, что замуж она ни за что и никогда Вот никогда! И ни за что!
Осма-аан! Ты где? Где ты? Представляешь! Толстая Анфуса Манолис, оказывается, помолвлена! Голос у нее такой звонкий, что весь рынок, кажется, вздрагивает и отряхивается от дремы. Рыжие волосы выбиваются из-под шляпки, чулки до самых коленок забрызганы грязью. Ну кто еще жарким сухим маем отыщет единственную на весь Константинополь лужу и в нее вляпается? Все. Я решила. Выйду замуж, нарожаю десять детей, чтобы пять мальчиков и пять девочек.
Тсс, Алев. Он затыкает ей ладонью рот и тащит куда-то на чердак. Тихо Отца твоего Юзеир-бабу зарезали. Насмерть. Ты в лавку не ходи: там уже жандармы из заптие
Кто? Как? Папа Тате! Татене-еее! Не-еет!
Турки зарезали. Мустафы-Кемаля люди Ты поплачь. Они давно здесь ошиваются, разнюхивают все. Я думал, обойдется. Пороются и уйдут. За вещичками они охотятся Им сейчас вещички пригодятся. А тут вывеска эта твоя Обознались. Его вместо меня зарезали. Ты это Алев, ты поплачь.
Ааах! Она бросается на него с кулаками, вцепляется в косматую его голову пальцами, дерет волосы, царапает лицо. Он даже не уворачивается.
Ты только туда совсем не ходи. Они теперь ведь не отстанут дальше будут искать. Меня, когда
сообразят, что убили не того. И тебя тоже будут искать
Ааах!
Поплачь. Ты пока поплачь, Алевкардеш. А потом беги.
Тетрадей всего-то две стопки. Но тяжелые. Алев сидит на одной, а вторая, туго перевязанная бечевой, стоит рядом. Внутри у Алев жгучая пустота, а плакать больше нет сил и слез все до дна выплакала.
Беги, Алевкардеш. Беги, сестренка. Беги быстрее! Спросишь в Кабаташе Сули-каптана. Он мне кое-что должен, пусть за это тебя на своей фелюге довезет до русского берега. Там доберешься до монастыря в Топловском! Запомни женский православный монастырь в селе Топловском! В монастыре есть келарша, мать Феврония, ты ее узнаешь она бывала здесь. Хранительница. Ей верить можно Осман вытряхнул из сумы свои арабские книжки одна была большая, зеленая, с тисненной золотом надписью, сунул на самое дно замшевый мешочек, напихал сверху какую-то ветошь. Алев молча наблюдала, как быстро, не суетясь, он кладет сверху лепешку, завернутый в бумагу сыр, желтую большую айву, поеденную с одного бока червячком.