Беги, Эйты! Беги быстрее! Хрисанфа Кастанидис страшно полыхает глазами, размахивает руками и мечется за горничной вокруг «Скорби прачки». Ноги ее (та часть, что виднеется из-под сорочки) громоздки и испещрены разбухшими венами, точно таинственными знаками. Беги! Лучше беги быстрее! Если я тебя поймаю, задушу своими руками! Зарежу! Продам Ахметке-хамамщику за три куруша. Беги, Эйты! Лучше беги! Palio putana!
Развешенное вокруг фонтана постельное белье (веревки натянуты лучами, расходящимися от амура во все стороны) превращает дворик в цирковую арену, а погоню в акробатическую вольтижировку. Эйты ныряет между простынями и пододеяльниками, стараясь не задеть или не дай бог не уронить стираное: ей же и перестирывать. Но в конце концов налетает на простыни, смешно в них путается, пищит, а сзади в нее, не удержавшись, врезается мадам Кастанидис. Веревка обрывается и хозяйка в ярости топчет белье, выкрикивая по-гречески и по-турецки страшные проклятия. Белье ей тоже жаль (щелоком не настираешься, мыло по нынешним временам дорого, а уж арабское мыло, которым, как известно, лучше всего оттирать исподнее и шелк, днем с огнем не найти), но ненависть к нерасторопной горничной сильнее.
Вычту из жалования грозится мадам Кастанидис, тяжело, как миноносец, разворачивается и уходит.
Эйты кивает, поднимает многострадальную простынь, надеясь, что можно будет обойтись «малой кровью» и всего лишь застирать уголок. А потом присаживается на край фонтана и тихо, как мышь, плачет, не обращая внимания на то, что нос покраснел, а косынка сползла на самый затылок и рыжие кудрявые волосы стыдно растрепались.
Кого? Куда пристроить? Артур оторвался от свежего выпуска «Docheridei Hawadis» и посмотрел на Красавчика отсутствующим взглядом.
Ну, горничная здешняя. Востроносенькая мисс. Алев ее зовут Вчера мне штаны штопала, так мы поболтали чуток. Скромница. Пошутить с ней совсем никак. Что ни скажи сразу краснеет и убегает. Пухленькая такая. Будто мячик.
Какая горничная? Малышка Эйты? Артур перестал теребить переносицу и уставился на Красавчика поверх пенсне. Зная о неспособности Баркера запоминать имена, тем более иностранные, Артур был почти изумлен. Надо же Недели не прошло, как они устроились в пансионе мадам Кастанидис, а Баркер уже завел себе протеже. Забавные все же эти американцы. Как большие дети.
Алев. Огонек по-турецки значит, ну, или вроде того. Я, сам знаешь, такое запоминаю туго. А девчонка сама не турчанка. Русская, что ли Или жидовочка, почему-то хмуро пробасил Красавчик. Сирота. Вот Капуста ее и гнобит вовсю. Ходуля, пригляди ей там работенку
почище, а? И чтоб солдатни никакой. Чтобы джентльмены. А лучше леди.
Генри Артур тяжело вздохнул. Ох, Генри Ну что мне с вами делать? Где я вам посреди этой катавасии отыщу леди? Хорошо. Хорошо. Я спрошу. Но не обещаю. Скажите лучше, как ваши дела? Отыскали, кого собирались? Куда дальше?
Да какой!!! Как в воду канул. Красавчик выругался. Облазил всю эту дыру, весь этот хренов их рынок, наверняка вшей или что похлеще подцепил нет нигде нужного человечка Может, свинтил. А то и пришили. Теперь концов не найти. Вот посоветуй, Ходуля, как мне трясти этих турков, когда они по-нашему ни бум-бум, а я по-ихнему ни тум-тум? А? Или врут они и очень даже бум-бум? Может, и врут? Ну, ничего. Кое-что все же выжать удалось. Со сломанными пальцами кому жить охота? Никому. Даже туркам Знаешь, Ходуля, люди споро так языкам обучаются и столько всего чудного припоминают, если хорошенько им пояснить на пальцах, что к чему. На пальцах Хе-хе.
Красавчик хохотнул, порадовавшись собственному случайному каламбуру. Артур неприязненно поморщился. Ведь неплохой человек Генри Джи Баркер, но все же «можно вывезти янки из Чикаго, а вот Чикаго из янки вряд ли».
Все-все, Генри. Прошу вас, без подробностей. Достаточно.
Ну-у, обиделся Красавчик. Сам и спросил, Ходуля. Я, между прочим, с тобой как с родным. Даже больше. Я с ма и с братишками не такой откровенный.
Разумеется. Благодарю вас, Генри, за доверие и честь. Но все же, когда соберетесь меня усыновить, предупредите заранее. Мне потребуется время, чтобы привыкнуть к этой мысли.
Артур зевнул и вернулся к свежим новостям. В откровенность Красавчика верил он мало. «Большой ребенок» Баркер был по-своему очень хитер. И то, что он до сих пор не съехал, и то, что он уже четвертый день вовсю изображает «добродушного увальня», и то, что вечерами за рюмкой портера задает осторожные вопросы Все это Артур видел, понимал и терпел сознательно. Баркер был ему нужен не меньше, а то и больше, чем он Баркеру. Когда, отоспавшись и протрезвев, американец сразу же направился на Гранд Базаар, Артур не стал ни навязываться, ни следить. Догадаться о том, что в Константинополе Красавчик торчит не просто так, но ищет маленького менялу, чтобы расспросить того о Гусенице, было делом несложным. И по всем признакам выходило, что сведения у американцев не самые свежие. Десять Даже одиннадцать лет назад Гусеница от константинопольского менялы ушла к русским в этом Артур Уинсли был почти уверен. Но делиться этим знанием с новым своим «приятелем» Артур пока не намеревался. Если ты хотя бы немного умеешь играть в карты, то знаешь: главный козырь стоит приберечь.