Сосед дезертирный как мимо ковчега генеральшина пройдёт, нарочно норовит дверью хлопнуть, или ещё как превосходство своё доказать, не то чтобы по злобе или от дурного характера, а больше от жизни полярной: только как дверью хлопнет, кричит мистер Джекобс: «дурак», даже злоба берёт, на что птица глупая, зелёная, а свою линию гнёт.
Дезертиров ловить дело трудное: всякий от повинности трудовой увернуться хочет, кто по службе, кто надо не надо а дитё родит, дитё выставит: накося, другой младенец вроде кукиша: только по безработности на выгрузку дров назначишь, списки составишь, придёт злющая, кулачком сухим тыкает, прямо на ты:
Это ты меня записал?
Обождите, гражданка
Не гражданка, извиняюсь, а законная жена по церковному браку а что в комиссариате вписались, так сорок аршин материи на улице не лежат
Вот и пойдёте дрова разгружать.
Это я-то пойду? Нет, милай, скорей ты три раза издохнешь, чем я пойду Я своё дело для республики сделала. Это что, видишь? Да ты потрогай, не бойся видел? Ребёнок советский у меня в брюхе сидит тоже на работы пошлёшь? Нет, брат, я в женскую лигу прописана, и такое пойдёт нести, что во рту даже скиснет.
А другой придёт, кого на пилку назначил, да такой мандат развернёт, что в глазах сине станет: и насчёт, чтобы вне очереди, и чтоб содействие оказывать, и насчёт прицепки нагона, и насчёт прямых проводов, так зарябит, точно товарный перед носом проходит. Так вот день промотаешься, супу вобляного в череду поглотаешь и уж пожалуйте на северный полюс, в будуар истопленный, с розовыми цветочками. Сядешь на льдину, ноги н катанках подожмёшь, воротник поднимешь и пошёл водить синим носиком по бумаге разграфлённой: кого куда на работы. А на полюсе южном мистер Джекобс на жёрдочке качается, клювом стучит, довольный, разомлеет, как гаркнет «Боже царя храни», прямо с выражением монархическим, а уж если птица глупая распевает, значит, есть, кому обучать.
Со спецом, хоть и ещё теплее живёт, ничего не сделаешь: знает, как Россию спасти, и опять со многими близок, машину за ним присылают, приходится терпеть, пока всех его знаний по ниточке не выдернут, а насчёт генеральши бывшей определённо заявить куда следует, что по вечерам неизвестно кто распевает в комнате генеральшиной «Боже царя храни». Конечно, обвинение тяжкое, свидетелем подкреплённое, Цинцинатор вечером чай с киевской балабухой пил, ворот расстегнул, глаз щурил, силу свою знал, ухмылялся; сосед дезертирный по моржовому своему положению на льдине по волнам разграфлённым плыл по-эскимосски, один нос синий высунув: за генеральшей приехали, вежливо попросили следовать впредь до выяснения. Генеральша перед отъездом к Цинцинатору зашла, умоляла: впредь до выяснения полной её невинности, ключ от комнаты сохранить, ковчег оберечь, мистера Джекобса взять к себе на пропитание. Цинцинатор обещал солидно, сочувствия не выказывал: человек тонкий, политический.
Генеральшу повезли, утром шпанская в комнате нетопленной вылезла вялая, по стеклу полазила сонно, к вечеру рядом с чёрной на подоконнике легла брюхом кверху, паук с паучихой в гамаках уснули, лапки скрючили. В ковчеге окна муаром затянуло, Цинцинатор мистера Джекобса по беспокойству характера выставил,
мистера Джекобса, ерошенного, холодного, сосед справа к себе перевёл, на северный полюс, вечером, когда плыли оба на льдине, таким словам обучал, что мистер Джекобс только плёнки белые морщил, вовсе смолк, постарел, старое выученное позабыл: да только раз утром вдруг гаркнет такое многословное, что сосед даже в постели плавучей присел, по ляжкам себя хлопнул.
Генеральшу в пении обвиняли монархическом, генеральша всё разъяснила, что сама отроду не певала, голосу не имеет, а поёт мистер Джекобс, и отучить его никак невозможно, сколько ни билась. Генеральшу на двенадцатой день выпустили, даже пожалели: Из-за птицы глупой такая неприятность, генеральша через город шла, губки синие поджала с достоинством: пострадала невинно, над доносчиком подлым бог, небо. Небо было мартовским, тяжёлым, белым. Под небом обвислым по тали чёрной люди тащились. Генеральша по Трубниковскому шла, на дома знакомые с вывесками новыми смотрела, вздыхала. К Цинцинатору постучала, во френче в переднюю вышел, поздоровался без сочувствия, чтобы не повредить чем, ключ отдал. Генеральша в ковчег вошла, охнула: было в ковчеге всего не только по паре, а вовсе и по одному не хватало: один столик оставили, да печурка ржавела холодная: в комнате Цинцинатора мебель красная, шёлковая, с цветочками, стояла, ковёр персидский на стене раскинулся генеральша губами дрожащими спросила, по какому праву к себе перенёс. Цинцинатор красным надулся, синие жилы на лбу налил, гаркнул:
С контрреволюционным элементом переговоров вести не желаю Конфисковано по декрету. Потрудитесь не мешать заниматься ответственною работой.
Генеральша до вечера в ковчеге холодном пролежала, к вечеру из комнаты справа полярной мистера Джекобса в ковчег разорённый вдвинула, села у холодной печурки, сухим кулачком щёку подперла, сказала: Один вы у меня остались, мистер Джекобс, мистер Джекобс глазом круглым взглянул, вспушился, да такое вдруг гаркнул в ответ, что как сидела генеральша на стуле, так до вечера и осталась, не двигаясь. А мистер Джекобс, довольный, ковчег оглядывал, воркотал и сыпал, сыпал такое, что даже сам подавился.