Это не мой родной язык, сказал Рейн, с облегчением переходя на английский, И я представляю здесь не армию и не правительство Соединенных Штатов. Я гражданин Нидерландов, нейтральной по отношению к Российской Империи страны.
Увы, не могу сказать, что представляю здесь Российскую Империю, вздохнул Григорьев, Но это не важно. Мы обсудим детали при встрече.
Как
я найду вас, когда мы прибудем к озеру?
Ты увидишь. Кстати, кто это «мы»?
Я и Рейн на секунду запнулся, мой заместитель.
Вот как? Он тоже представляет нейтральную сторону?
Это не имеет значения.
Ладно, парень, поспеши. Мы не будем ждать тебя вечно.
Рейн переключился на частоту связи между Стражами и обратился к Элен:
Когда прибудем на место, сохраняй молчание, пожалуйста, попросил он, Ни слова, пока я не скажу. Даже на нашей внутренней частоте.
Почему? удивилась Элен, Не хочешь, чтобы они поняли, что я девушка?
Не в этом дело. Просто предоставь вести переговоры мне.
Ты мне не доверяешь?
Конечно, доверяю, Элен, что ты такое говоришь? Я сражался плечом к плечу вместе с тобой, и я знаю, что могу доверять тебе в бою. Но сейчас мы не собираемся драться. Пришло время разговоров. А ты прости, но иногда ты очень остра на язык и несдержанна. Русские могут спровоцировать нас, ты грубо ответишь, и переговоры пойдут прахом. Так что говорить буду я. Считай, что это приказ. А ты стой рядом, помалкивай, но ушки держи на макушке.
Ладно, Рейн, согласилась Элен с зарождающимся в душе нехорошим предчувствием, Как скажешь, командир.
***
Солнце клонилось к закату, отражаясь в зеркальной глади озера. Тени тянулись по обезображенному огромными ямами берегу. Эти ямы остались после того, как тут прошли Титаны под командованием полковника Григорьева. Они медленно заполнялись водой, но природа надолго сохранит эти уродливые отметины, словно шрамы на теле.
Операция русских войск на территории Соединенных Штатов длилась всего один день, если считать ее началом высадку на побережье. Но она стала, вне всяких сомнений, самым впечатляющим и быстротечным блицкригом в истории войн. Никогда еще ни одна армия не могла продвинуться столь далеко за столь короткое время, и избежать при этом окружения и уничтожения.
Полковник Григорьев гордился уже достигнутыми успехами и не боялся возможных грядущих боев. Он свято верил в несокрушимую мощь и непреодолимую силу Титанов. Он верил в каждого из бойцов своего отряда. Он верил в себя. Но вот вера в оставшееся на родине командование, пославшее их на столь опасное задание, за последние часы серьезно поколебалась.
Нет, не потому, что миссия граничила с самоубийством, а Григорьев дорожил своей жизнью. Он шел на этот риск с хладнокровием самурая и фатализмом буддиста, хотя с детства был воспитан в традициях православия. Но долг есть долг, и иногда нужно пожертвовать чем-то или кем-то ради достижения более важной цели. Полковник любил войну не больше, чем человек может любить смерть и несчастья. Но он отдавал себе отчет в том, что, хотя не может повлиять или изменить решение командования сначала поднять мятеж в Российской Империи, а затем претворить в жизнь операцию по уничтожению американского ракетного щита, в его силах свести потери с обеих сторон к минимуму и закончить войну как можно скорее.
Однако с момента высадки и первого столкновения с американцами и вплоть до настоящего момента его терзала одна и та же мысль: «Не совершаем ли мы ошибку?» Он шел по чужой земле, терзая ее сталью и огнем, одерживал победу за победой, но искренне недоумевал: «Неужели не нашлось другого способа?» Да, на брифинге ему объяснили всю важность операции, как военную, так и политическую. Тогда Григорьеву и самому казалось, что лишить противника щита, чтобы он не мог воспользоваться мечом разумная идея. Но одно дело доводы генералов в штабе и сухие цифры статистики. И совсем другое когда ты наводишь оружие и жмешь на курок.
Полковник вспомнил, как в первые же минуты после высадки на побережье дорогу им с безрассудной храбростью преградили полицейские штата на своих машинах, вооруженные пистолетами и резиновыми дубинками. Их автомобили тут же превратились в жестяные лепешки под ногами Титанов, но полицейские не отступили. Затем, было столкновение с отрядами регулярной армии, но они почти не отложились в памяти. А вот фермер, выскочивший на порог своего дома с дробовиком и посылающий один заряд картечи за другим в проходящие мимо громадные бронированные ядерные танки стоял перед глазами, как живой. И какие-то подростки, кружившие вокруг Титана на мотороллере, словно мышь вокруг кошки, и бросавшие в него бутылки с бензином тоже. Эти люди были на своей земле, они защищали ее, защищали свои дома, свои семьи И они были правы. Они, а не политики и военные, прочертившие на карте США прямую линию от побережья к окрестностям Солт-Лейк-Сити, обведя плато Рон жирным кругом и перечеркнув его крест-накрест.
А теперь еще эта неопределенность, возникшая после потери связи с «Большой Землей».
Больше всего полковник Григорьев опасался не того, что в России случилось нечто, нарушившее планы и действия повстанцев. А того, что из героев он и бойцы его отряда вполне могут превратиться в предателей и козлов отпущения. Что, если командование в последний момент отказалось от проведения этой операции? На словах, конечно, ведь уничтожение ракетного щита над Америкой выгодно повстанцам в любом случае. Но Рябцев мог заявить, что отдал приказ о прекращении военных действий, а этот своевольный полковник Григорьев, мол, его не выполнил. В таком случае, он убьет сразу двух зайцев, сохранив возможность договориться с Альянсом и в то же время лишив Америку их козыря в виде ракетного щита. Если бы только восстановилась связь