И снова письмо от Катерины. Написала открыто, без шифрования, и передала с боцманом «Полтавы». По её словам человек надёжный, хоть и нравом по-моряцки буен. Надобно присмотреться к сему Сенявину[1], ежели толк в нём есть, то и карьер ему со временем будет исправный. Флот растёт, офицеры притом из своих надобны.
На дворе декабрь, за окном промозглая приморская стужа с метелью. Зимний дворец ещё не достроен, живут в Летнем, однако хорошо, что при его возведении послушал советов Артемия Сергеича и знатно утеплил сие строение. Ни единого разу о том не пожалел В кабинете тепло, в соседней комнате Дарьюшка с детьми слышно, как с Петрушей и Павлушей в загадки играют, да изредка попискивает в колыбельке самый младший Сашка. А на душе мрак и холод.
В Петербурге, в его парадизе орудует явный враг, притом чувствует себя как дома. А там, в Дании, у Отечества без всякого стеснения пытаются отнять плоды Полтавской виктории. Оставить Россию в одиночестве, а самим составить комплот, в точном соответствии с предвиденным ранее. Что ему остаётся? Лишь одно: дозволить своему посланнику действовать по усмотрению. Пытаясь ограничить Катьку дополнительными условиями, он лишь помогает врагам.
Страшно ли ему? Безусловно, да. Хотя в том он никому, кроме жены, не открылся, но существует опасение, что разномастные немцы найдут себе предводителя и начнут вредительствовать всем, кому только смогут. И хорошо, ежели речь зайдёт о курфюрсте ганноверском или короле прусском. А ежели к тому дню Георг Ганноверский станет ещё и королём Англии?.. Англичанам невыгодно рвать отношения с Россией: что их флот ныне без русского мачтового леса, пеньки, льна для парусов? Однако ежели наградою за временные неудобства станет полное подчинение России, они готовы немного потерпеть, ибо в случае победы в их распоряжении окажется ключ к мировому господству. Притом много ранее двадцатого столетия.
Противостоять английским претензиям на равных ныне могут одни французы. Но пока ещё дышит старый король, пока действует его кабинет, они с упорством одержимых продолжат воевать с Россией руками турок ибо шведов из сего комплота выбили надолго. Пётр Алексеевич не исключал, что «брата Каролуса» попытаются тем или иным способом выкрасть до подписания договора, потому охрана коронованного пленника была усилена егерями. А французы Луи Четырнадцатый совсем из ума вышел, совершенно серьёзно считает, что управляет всеми делами в Англии, а значит, нет резона обращать на них внимание. Незадолго до Полтавской баталии изволил ему, царю русскому, прислать письмо, будто собственному губернатору в колонию с требованиями и без должного титулования. Само собою, на то письмо ответа не последовало: больно много чести Катерина говорила, что в их истории старик в сии годы так сильно не хворал, что пришлось бразды правления дофину передавать. Да и сына с внуком и старшим правнуком старый чёрт пережил. А здесь вот как вышло: не вынес вестей о полном разгроме шведов. Ежели лекари его совсем уморят, Пётр Алексеевич плакать точно не станет. И тогда откроется возможность убедить дофина обернуться наконец и дать укорот англичанам.
А начинать следует прямо сейчас, не дожидаясь, пока старый Луи Богу душу отдаст. И раз маркиз де Торси самолично прибыл в Копенгаген, то пусть Катька его в оборот берёт. Немцам с датчанами станет показывать, будто бы Россия намерена установить должные отношения с Францией, а французам демонстрировать любезности в адрес цесарцев, пруссаков и тех же датчан. Ну,
а ежели она сумеет напустить тумана английскому посланнику, уверяя, что всё сие не более, чем ширма для самых дружеских отношений с Англией Ежели управится, то вернётся домой в чине тайного советника.
И Василий Лукич уже в Копенгаген выехал, тот ещё ловкач. Пусть Катька под его началом поработает, ей полезно.
В декабре редко воюют. В это время обычно в тиши кабинетов скрипят перья и шуршат бумаги. Самое опасное время, когда громче всего говорят недруги. Но и Россия нынче имеет свой голос.
На столе у государя не только письмо от Катерины, но и проект её новой статьи для европских газет. С текстом надобно как следует поработать, дабы, словно новоизобретённая бригантина Скляева[2], проскочить под самым носом у вражеских эскадр и не получить при том залп в упор. Непростая задача, да и времени в обрез. Однако статья должна появиться в газетах не позднее третьей декады декабря в Европе аккурат отпразднуют Рождество и Новый год, будет что почитать на досуге.
Пусть читают. Тем занятнее пойдут дела в Копенгагене. А весной видно будет, насколько хорошо это сработает. К Катькиной статье надобно кое-что дописать, из самых свежих новостей. И тогда она уже перепишет набело и отправит сие к издателям.
2
Полтава изменила многое. Не только европейские расклады были смешаны в кучу и перетасованы заново, но и в мусульманском мире произошли без преувеличения тектонические сдвиги.
Пока в Копенгагене полным ходом шли двусторонние встречи между представителями высоких договаривающихся сторон, в столице Высокой Порты Истанбуле в одну по-зимнему долгую, безветренную ночь во дворце Топкапы происходило некое движение. Вообще-то султанский дворец всегда жил своей жизнью, даже глубокой ночью. Но в этот раз наблюдавшаяся там активность явно отличалась от повседневной. Сновали туда-сюда отдельные люди и небольшие группы янычар, возглавляемые офицерами в головных уборах с высоким пером на челе. Тихо, словно мышки, сидели в гареме мать, наложницы, сёстры и маленькая дочь султана Ахмеда Третьего. Они ещё помнили, как он сам пришёл к власти точно такой же ночью, вынудив своего брата отречься от престола. Взрослых братьев у султана больше не осталось. Племяннику Махмуду десять лет. Аллах был немилостив к Ахмеду, отняв у него в течение года трёх маленьких сыновей. Потому предъявить права на престол мог лишь Махмуд или тот, кто за ним стоял, ибо по малолетству этот принц вряд ли бы способен составить и возглавить заговор против дяди. Называли имя Нуман-паши Кёпрюлю мол, это его рук дело.