Девки, так те, как сороки, возле Кузьмича, так ласково стрекочут: «Уж ты, Захар Кузьмич, миленький сделай то-то, сделай это». А он только кивает своей широкой окладистой бородой, да попыхивает своей неизменной трубкой и от любой работы не отказывается.
И вот все это надо было оставить, чтобы ехать лечить глаз.
Там в селе из складов грузит в город хлеб этот, как его, Кошкин, сказал бригадир, с ним и поедешь. А до села вот выпряжем лошадь из соломотаски и довезем.
Ну что ты, Петро Иванович, в такое горячее времячко лошадь занимать, дойду и пешком.
Сколько ни просил бригадир, наотрез отказался Звягин от лошади.
От молотильного тока до села километров шесть. Захар Кузьмич бодро зашагал напрямик через поля. Несмотря на боль в глазу, он чувствовал себя хорошо. Теплый ветер дул в лицо свежим запахом скошенных хлебов. Румяный закат заливал бескрайние нивы розовым блеском.
Вскоре Захар Кузьмич перешел засеянное рожью поле и очутился перед нескошенной еще пшеницей. Точно переговариваясь. тихо шуршали колосья и под легким ветерком колыхались, как волны большого
озера.
Прямо пойти много пшеницы истопчешь, обходить далеко. Захар Кузьмич стал искать дорожку-проезд и видит: свежий след телеги идет с засеянного поля прямо в пшеницу. Старый колхозник возмутился.
Какой чорт поторопился ехать напрямик, вслух выругался дед и пошел следом.
Но пройдя до середины поля, он вдруг остановился, испуганный и потрясенный: скрытые густой пшеницей, лежали пять туго набитых зерном мешков. На одном из них, у самого днища, синела наспех пришитая грубыми нитками заплата. Лежал он в глубокой разъемной борозде незавязанный, и по жирной земле были рассыпаны тучные, добротные зерна, как видно, семенной ржи.
Вот так притча! только и мог сказать Кузьмич и быстро зашагал в село.
Из-за пригорка в сумерках вынырнула подвода. Приглядевшись, Захар Кузьмич узнал в сидящем на двуколке Ивана Кошкина учетчика тракторной бригады.
Этот высокий, долговязый парень, с ленивой в развалку походкой считался в деревне женихом внучки Звягина, девятнадцатилетней дочери убитого на фронте старшего сына. Про себя дед считал Ивана Кошкина вертопрахом и не одобрял выбор внучки.
Такое дело, запыхавшись, сказал Звягин Ивану Кошкину, гони скорее к председателю. Нашел я в пшенице уворованный хлеб. Пять мешков.
Ну-у! Целых пять мешков?
Да, вот в этой полосе, как пойдешь по этому следу.
Но председателя дома нет. Да и я тороплюсь в бригаду, сказал Иван Кошкин. Может так вот сделаем. Я доеду до тока, скажу бригадиру, чтобы дал кого-нибудь в помощь. А ты, дед, тем временем дойдешь до села. Тут осталось только через речку перейти. Найдешь какую-нибудь подводу или кого-нибудь из правленцев, а я тем временем приеду с бригадиром.
Звягин согласился. Только когда исчезла двуколка Кошкина, он подумал: «Вряд ли найти свободную подводу в селе во время уборки, не обойдется дело без председателя».
Долго проискал Захар Кузьмич подводу. Пришлось временно разгрузить одну из подвод Игната Кошкина, погруженных для отправки в город и с ним вместе и понятым от сельсовета поехать в поле. Поля уж окончательно оделись в темноту. Однако место Захар Кузьмич запомнил хорошо и быстро его нашел. Вот и примятая пшеница. Даже часть рассыпанных зерен нашел Захар Кузьмич. Но мешков не оказалось.
Должно быть, Иван твой с бригадиром вперед поспели, сказал Захар Кузьмич Игнату Кошкину. Замешкались мы в деревне. Время-то много прошло.
По большаку послышался стук телеги и вскоре из темноты вынырнули Иван Кошкин с бригадиром.
Ну, где тут уворованные мешки, Кузьмич? спросил, подходя, бригадир.
Да вы-то разве не увезли их?
Здрасте, пожалуйста! Мы только приехали.
Заезжал я в тракторную бригаду, Захар Кузьмич. Нужно было оставить банку с автолом, объяснил Иван Кошкин, а уж оттуда, что есть духу в бригаду.
Эх, тетеря, проворонил воров, обругал ни к кому не обращаясь дед.
Да может быть тебе просто показалось, Захар Кузьмич, сказал бригадир и улыбнулся в темноте, может пошутил, дед, а?
Что ты, Петро, скажешь такое. Да вот еще и место тепленькое от мешков. И вот горсть рассыпанной ржи.
Сроду не было такого в колхозе, недоверчиво почесал за ухом бригадир. Иван Кошкин ходил взад и вперед, словно потерял иголку.
Да не топчи ты хоть пшеницу, чорт, крикнул Звягин, чуть не плача от того, что ему не верят.
Понятой сельсовета, чернобородый, подстриженный в скобку мужик, сказал:
Обождем до света, Захар Кузьмич, а утром я еще сгоняю сюда с милиционером.
Игнат Кошкин, сухой и жилистый мужик, с выпуклыми, непрерывно бегающими глазами, слушал молча, кивая и поддакивая. Челюсти его непрестанно двигались, будто он что-то жевал. На заостренном подбородке, выбритом второпях тупой бритвой торчала редкая щетина. Старенький пиджак на нем казался одетым с чужого плеча.
Двойной вред это, украсть семена, недосеять, рассуждал Захар Кузьмич, настоящий хлебороб никогда не украдет семена. Не иначе это проезжих подлецов дело.
Не иначе, коротко соглашался Игнат.
Захар Кузьмич смачно сплюнул и вновь заправил табаком трубку. Глаз за ночь еще больше распух и, чувствуя боль, старик изредка поправлял повязку.