У Надежды радостно заблестели глаза. Чем-то особенно родным повеяло от этого завода. Именно тут она начинала свою трудовую дорогу, отсюда ее послали учиться, и об этом заводе она мечтала в институте. Даже в горьковатом запахе гари, просачивавшемся в автобус, ощущалось что-то давно знакомое и по-домашнему привычное.
А позади, где-то далеко за Днепром, тонул в мареве Днепрогэс. И из этого марева, как бы повиснув в воздухе, выплывали крылатые мачты. Словно косяки фантастических птиц, без конца и края летели они из голубой мглы, переплетались тут, перестраивались и такими же косяками легкими и ажурными снова улетали вдаль.
«Ой, что-то мне сегодня все слишком красивым кажется!» подумала Надя и сама себе пыталась доказать, что все это у нее от счастья: ведь уже совсем скоро она увидится с Василем! Но снова и снова убеждалась в том, что здесь и в самом деле все красиво и могущественно. С удивлением замечала она множество новых сооружений, выросших за время ее отсутствия.
За спиной неожиданно вспыхнул спор. Двое парнишек смешно и наивно доказывали друг другу, чей завод лучше.
Наш, говорю!
Электродный?
А что?
Фи! Тоже завод! И трубы порядочной нет. Одни коробки. Вот завод! Иже-богу, это завод! Гляди, сила какая эх! Красота какая ух!
Надя оглянулась. Спорили, видно, друзья, хотя и горячились не на шутку. На одежде обоих еще заметны следы петличек ФЗУ. Особенно горячился кудрявый и черный как жук парнишка. Вид, хватка и выговор этого «жука» безошибочно говорил, что родом он из цыганского табора. И когда он восклицал: «Красота какая ух!» глаза его вспыхивали и горели, как угольки в горне. Но и другой не уступал:
Зато ж у нас чистота какая! Цветы в цехах!..
Цыганенок скептически передразнил:
«Чистота» За чистотой ко мне приходи. На насосную. Плюнуть нельзя. Вот ей-ей. А плюнешь загоришься.
От чего?
От стыда!
И оба звонко расхохотались.
Надя тоже улыбнулась. В этом споре, конечно, было много ребяческого и наивного, но было в нем и что-то созвучное ее переживаниям. Она приветливо посмотрела на кудрявого цыганенка, который, оказывается, и работает там, где еще недавно работала она, на насосной станции.
Вдруг оба они притихли и таинственно зашушукались:
Видел?
Угу.
Кто она такая?
Не знаю.
Надя, поняв, что это уже о ней, смутилась. А за спиной потихоньку и восхищенно:
А глаза!
Фары. Ей-ей, фары!
«Хулиганы», беззлобно подумала сконфуженная Надежда.
Неожиданно трамвай, двигавшийся параллельно шоссе, сошел с рельсов, и люди из трамвая бросились к автобусу. В дверях поднялся шум, образовалась давка. Какой-то элегантно одетый франт, пренебрегая правилами, проталкивался в выходную дверь. Еще молодой, но напористый. Кондуктор не пускает, а он рвется. Кондуктор дает дорогу женщине с ребенком, а он, растолкав всех, лезет первым и усаживается на место, отведенное для детей. Рассерженная кондукторша потребовала, чтобы он освободил его, но франт даже не шевельнулся. Словно бы и не к нему обращались. Отвернулся к окну и, равнодушный ко всему происходившему в автобусе, казалось, любовался индустриальным пейзажем.
Люди возмущались. Надежда поднялась и уступила женщине с ребенком свое место. Франт оглянулся на нее. Надежда посмотрела ему в глаза с откровенным презрением.
«Хам!» говорил ее взгляд.
«Хам!» прочитал и франт в ее взгляде. И это немое осуждение, видимо, сильнее задело его, нежели оскорбления, сыпавшиеся со всех сторон.
«Ты гляди, какая острая!» сверкнуло в его глазах.
«А ты тупица!» ответила она осмелевшим взглядом.
«Дуреха ты!»
Кто-то настойчиво предлагал ей сесть, но она в пылу этой немой ссоры ничего не замечала.
Автобус все так же бежал по ровной, зеленой и веселой дороге, только в нем
было уже невесело. Перестали заразительно смеяться хлопцы, не пели обнявшиеся девушки. Воцарилось неприятное молчание. Даже скучно стало.
Кто-то с досадой тихо вздохнул:
Достаточно одного негодяя, чтобы испортить настроение всем.
А Надежда, все еще распаленная, подумала: «Ведь произошла лишь незначительная трамвайная авария. А случись беда какая-нибудь? Этот эгоист и через труп твой перешагнет».
Не знала Надежда, что суждено будет ей еще не раз встретиться с ним на жизненной дороге.
IV
Килина Макаровна советовала обратиться к ее мужу; он работает инженером на заводе и сможет, похлопотать за нее. Лариса предлагала подождать день-два, пока вернется из командировки ее брат, занимавший на заводе высокую должность. Но у Надежды еще в институте выработалось отвращение к такого рода помощи. С болью наблюдала она, как «ответственные» папы и мамы, пользуясь положением и связями, устраивали своих недотеп дочек и сынков. Надя считала преступлением пробивать себе дорогу не трудом, а протекцией.
Поэтому, выйдя из автобуса, она решила не искать знакомых и, даже не заходя к своему родному дяде Марку, обратиться прямо к директору.
При входе в заводской сквер между рядами розовых кустов нежных и полыхающих, как пламя, возился горбатый человек. Седина его бороды на фоне темного фартука светилась, как серебряный венчик. Надежда узнала садовника и обрадовалась. Это был первый знакомый на заводе.