Я давно уже тут. Вот здесь, под деревом. Может, это нехорошо? Простите, Надежда Михайловна. Но твое лицо было таким одухотворенным. Жаль, карандаш не взял. Еще никогда не видел вас такой
И снова как-то по-мальчишески спросил:
Может, нехорошо так?
Надежда стояла безмолвная, взволнованная, она готова была наброситься на него не то гневно, не то радостно. Ей досадно было, что это Сашко, а не Василь, неловко и стыдно за свою ошибку, а в то же время эта неожиданная встреча была приятной: ведь они друзья детства.
Я Васю ждала, наконец промолвила Надежда.
И вдруг ей все показалось смешным: и она сама, и Сашкова растерянность. Он топтался перед ней, как провинившийся школьник. Цветы рассыпались по земле, и Сашко поспешно начал собирать их, чтобы поднести Надежде, но, собрав, снова бросил, очевидно сообразив, что неприлично дарить цветы, поднятые с земли, и от этого сконфузился еще больше.
Фу-у! вздохнула, смеясь, Надежда. Как я испугалась!
Она хотела сказать «как ты испугал», но умышленно обошла «ты». Может, и лучше будет уже с этой встречи строить отношения по-новому.
И она попыталась. Даже несколько раз обратилась к нему на «вы». Но это прозвучало так неестественно, что Надежда вскоре, сама того не замечая, опять перешла на «ты» и больше уже к этому «вы» не возвращалась.
Разрешите, я помогу, предложил Сашко.
Надежда не возражала. Чемодан был тяжелый. Узел тоже нелегкий. Ведь она больше не возвратится в институт. А домашний скарб это такая вещь, которая только дома незаметна, а в дороге становится обузой. К тому же у Надежды не было денег на носильщика. Все, что осталось от стипендии, пошло на подарки сыну.
Но когда Сашко уже нагнулся, чтобы взять чемодан, она, вдруг вспомнив о письме, чуть не схватила его за руку. Что скажет Василь? В другое время ее бы это не волновало: обычно вместе приезжали на каникулы. Но теперь? После такого письма?!
Однако Надежда быстро успокоилась. Пожалуй, так даже лучше. Пусть увидит Сашко, как бросится она к своему Васе. С какой нежностью и страстью будет целовать своего любимого. Пусть и Василь почувствует, что ее любовь к нему выше всяческих толков и пересудов.
Над городом вставало солнце. Светлела днепровская даль и дрожала под шелком голубого марева. Было тихо, свежо, приятно. У Надежды снова стало легко и радостно на душе.
Ты сейчас где, Саша? спросила она.
На заводе. В конструкторском.
Конечно, на ДАЗе? Она знала его давнее восхищение Алюминиевым заводом, на котором он проходил практику.
Нет, я теперь запорожсталец! с гордостью сказал Сашко.
У Надежды поднялась левая бровь. Она всегда вот так поднимается красивой, надломленной дугой, точно знак вопроса, когда Надежду внезапно охватывает какое-то сильное и непреодолимое чувство: то ли горькое, то ли приятное. Ведь она тоже получила направление на этот завод. Опять вместе! Как будет реагировать на это Василь?
Высоко в прозрачном небе показался «ястребок».
У Надежды дрогнуло сердце: на таком летает Василь. Засмотревшись, чуть не упала.
Ой, прости, опомнилась, когда Сашко подхватил ее. Спасибо, Саша.
И снова оживилась.
А ты, наверное, женился?
И не думал.
Почему?
Сашко смутился. Но, быстро овладев собой, сказал неожиданно смело и решительно:
Потому что еще не нашел такую, как ты.
«Ого! подумала Надежда, Это уж слишком!» И погрозила ему пальцем, обращая все в шутку:
Только без комплиментов, Саша.
А сама верила, что сказал он искренне, и это, конечно, польстило ее женскому самолюбию.
Дома, как всегда, дверь открыла мать. И конечно, сразу шумно засуетилась.
Да как же это вы разминулись? щебетала она. Ну только что ну минут пять как вышел.
Надежда не спрашивала, кто «вышел». По глазам матери поняла, что Василь. И не уточняла, куда пошел: была уверена на пристань. Она обняла худенькую мать, нежно, как маленькой, вытерла платком мокрое доброе лицо, заметила, что та еще больше поседела. Совсем старенькая стала. Только глаза все такие же молодые, лучистые. Сквозь слезы они светились особенной красотой. Надежде было приятно, когда о ней говорили: «Характер отца, а глаза матери».
Ну вот я и опять с тобой, моя Лукинична! Лукиничной звали ее мать все, в счастливые минуты так любовно называла ее и Надежда. Теперь уже никуда не уеду от тебя!
И, будто между прочим, спросила:
Только почему же он так поздно, мама? Ведь пароход уже давно пришел.
А разве у него один пароход? ответила Лукинична. Каждую баржу встречать бегал. День и ночь торчал на пристани. Дядя Марко уже подшучивал над ним: не по-солдатски это, говорит. Да чего же ты стоишь! Раздевайся, проходи, он скоро вернется. Обязательно. Чтобы в такой день да не быть? Что ты!
И пошутила:
На аэроплане прилетит!
Но Надежда продолжала стоять. Она машинально крутила уже давно расстегнутую пуговицу дешевенького плаща. Даже Сашка забыла поблагодарить за помощь, когда он, поставив чемодан, сразу пошел, торопясь на работу. Она уже поняла, что Василя нет его неожиданно вызвали в часть.
И кто знает, как долго она расстегивала бы ту пуговицу, если бы из соседней комнаты не послышалось: