Дело в деревне, куда направляемся. Так получилось, что я оттуда родом.
Я думал, ты столичная.
Увы.
Но это ведь прекрасно! Всемил подмигнул. Ты сумела выбиться из простой селянки в ученицу столичных чародеев.
Не совсем прекрасно. Понимаешь, ворожей в моем селе не любят их боятся. Поэтому сомневаюсь, что прием нас ждет теплый.
Что ж, почти и не соврала.
Пожалуй, об обучении рассказывать не стану, ибо Всемил вряд ли поймет, что не каждая ведьма жуткое явление, от которого можно избавиться только с помощью сжигания. Незачем его винить он такой же, как и все вокруг.
Что-нибудь придумаем, князь положил ладонь мне на колено. Не переживай.
Я сглотнула застывший в горле комок и кивнула.
Очнулась от досадных мыслей я только тогда, когда чащоба сменилась голыми полями, за которыми виднелись серенькие домишки да хлипкий, пусть и высокий частокол, унизанный козьими черепами.
Нами была перейдена незаметная черта, за нею остались снега с холодными ветрами. Здесь вовсю прорезались изумрудно-зеленые листики на березах, деревья стряхнули с плеч белоснежные одеяния и выпрямились навстречу солнечным лучам.
Спутники начали спешно вычищаться, дабы произвести хорошее впечатление на моих родных. Лис напялил на себя балахон с отвисшим капюшоном и жутковатыми бурыми пятнами на рукавах. Надеюсь, что если это и кровь, то не человеческая. Одежда висела на нем, как на палке. Варрен надвинул капюшон на переносицу, чтобы спрятать округлые глазища, и стал напоминать излишне худощавого и грязного, но храмовника.
Всемил отряхивался от въевшейся в ткань грязи и вопрошал, на кого он похож. Я не рискнула признаваться, поэтому глупо улыбалась.
За много лет ничего не изменилось. Перед входом в село, как и прежде, не наблюдалось стражников. А ворота были распахнуты настежь. Приречные зори отличались особым гостеприимством, правда, не ко всем.
Направо, налево, семь саженей прямо. Слышна песенка отмершей после зимовки речушки. Кто-то шепчется за спиной. Люди опасливо рассматривают жутковатую троицу, но боятся преградить ей дорогу.
Во времена моей юности щеколда на дверце в заборе отпиралась нажатием на левую доску. Так и есть. Щелчок. Вот я и дома.
Мужчины переминались с ноги на ногу, а я громко постучалась в дверь. Долго ждать не пришлось: на пороге появилась старенькая невысокая женщина с потухшими глазами и побелевшими губами. Чертами
лица она напоминала меня саму, только заметно постаревшую, иссохшую от тяжелой жизни. Женщина вытерла мокрые руки о край юбки.
Хлеба хотите? ставя ударение на букве «о», спросила добрая матушка.
Нет, я глубоко выдохнула. Мы не нищие.
А чегось?
Я это я потупила взор. Радослава.
Ох! Бес! Бес! Матушка обхватила лоб сухими ручонками. По души грешные пришла, сожрать нас за провинности да отправить во служение тьмы?!
Почти. Я соскучилась
Но мама не слышала оправданий. Она размахивала руками, выкрикивая:
Привела с собой оживших мертвецов! Люди, спасайтесь! Не виноваты мы пред тобой!
Седые волосы вылезли из-под сбившейся косынки. Матушка упала на колени. Я зажмурилась от стыда и смущения.
Мам, я не собираюсь причинять кому-либо зла. У меня проблемы
Это у нас горе-горюшко, раз на деревню наслали нечистых!
Я подняла маму за локти. Она перестала кричать, только задыхалась от всхлипов и одними губами молила о пощаде.
Всемил с Лисом благоразумно отмалчивались. За забором собралась целая толпа любопытствующих. Некоторые держали наготове вилы или косы. Народ выжидал.
А в сенях показался белобрысый остроносый мальчуган, в котором я узнала младшенького братца. Он нахмурился, но затем взвизгнул и подбежал ко мне.
Радка! Приехала!
Всё не так плохо, если хоть один человек в этом месте до сих пор рад меня видеть.
В-тринадцатых, не пытайтесь погубить ведьму, будучи неуверенными в своих силах
Ты гадина! громко известил голубоглазый мальчонка.
Знаю.
Истор наконец-то отошел, и я вновь смогла дышать.
Обещала вернуться, а сама продолжал ныть братишка.
Затем он шепнул что-то на ухо маме, и та удалилась к толпе, бочком проходя мимо Всемила с Лисом. Истор, проследив за тем, как народ живо переругивается с матушкой, неодобрительно покачал головой.
Не боишься меня? я оскалилась.
Зачем? Ты, конечно, негодяйка, но не злая. Ты ведь не злая?
Нет, подумав, пристыдилась я. Ты так вырос. Выше меня стал! Сколько тебе, кстати, лет?
Братец хихикнул, но не ответил. Сбоку взвыл князь, которого доселе никогда не встречали с факелами. Пока народ обсуждал, оставлять ли нас в живых, мы вошли внутрь.
В доме стоял аромат щей да свежескошенной травы. Запахи улыбок, переживаний, которые невозможно забыть и после столетий отшельничества. Так пахло детство, когда по ночам можно зарыться носом в набитую соломой подушку или вынимать из неё травинки, а после плести из них косички. А на рассвете слушать крики неугомонных шутников-петухов, мечтая свернуть им шеи. Так пах колючий сеновал, от которого чесалась спина, а на утро приходилось отряхиваться от налипшего к волосам сена.