Граф со своими рыцарями ехал в авангарде. Родимцев же возглавлял отряд тамплиеров, следующий за основными силами. Рядом с ним ехал Бертран на запасной трофейной лошадке, а своего рыцарского коня он берег, ведя за длинную уздечку за собой. По дороге они почти не разговаривали, потому что Бертран чувствовал себя очень плохо после вчерашней попойки и склонности к диалогу не проявлял. Оруженосец Мансур ехал рядом тоже молча. Но, несколько молодых сержантов, следующих за ними в голове отряда тамплиеров, впереди пожилых рыцарей, один из которых держал черно-белое знамя «Босеан», все же начали негромко переговариваться.
Нас ведут на убой, я слышал, что людей Бейбарса там тысячи, подал голос кто-то из них.
Наверное, мы все погибнем, поддержал ратника еще один голос.
А представляете, братья, сколько они по нам выпустят стрел! воскликнул кто-то другой.
Да, наши потери будут немалыми, а возможно, мы все поляжем. Но, потому мы и носим свои орденские плащи. Мы воины Господа. И меч, который принес Господь это наш меч. Так не посрамим же веру, братья! громко сказал им пожилой знаменосец, тоже слышавший этот разговор.
Возле часовни войско сделало привал. Сначала хотели остановиться в оливковой роще у старой маслодавильни, но там все вокруг оказалось изгажено людьми и лошадьми барона Монфора. А у часовни пространство пока сохранило чистоту. Отряд тамплиеров тоже расположился на отдых. Сержанты и оруженосцы поили лошадей из ручья. Пожилой капеллан Жиром де Шане призвал братьев-рыцарей к молитве. И Родимцев опустился на колени вместе со всеми. Сначала старик высоко поднял свой длинный меч и провозгласил:
Да светит нам Свет Господа вечно!
И этот клич подхватили все братья, откликнувшись:
Не нам, не нам, но Имени Твоему, Господь, слава!
Потом Жиром де Шане воткнул меч в землю, сделав из него крест, тоже опустился на колени и начал читать молитвы на латыни. А все братья-рыцари повторяли слова за ним.
Когда молитва закончилась, и воины приступили к трапезе, расположившись в тени высокой часовни, граф Ибелин неожиданно подошел к Григорию и, отведя его в сторону, сказал:
Итак, мессир Рокбюрн, если я правильно понимаю, вы пытались отговорить меня от удара на Тибериаду. Возможно, вместо этого вы можете предложить для нас цель получше?
Родимцев удивился, что граф уже даже советуется с ним, и произнес:
Да, монсеньор, я бы лучше последовал тактике восстановления связности земель, укрепления сократившихся границ и установления мира и порядка внутри страны. А Тверию отвоюем позже, как и другие города, когда обзаведемся огнестрельным оружием и построим новую армию. Сейчас сил для атак у королевства христиан просто нет. Нужно сперва покончить с мародерствующими отрядами и небольшими войсками местных сарацин,
вроде шейха Халеда, да и распри внутри королевства надо бы прекратить прежде, чем выступать против весьма значительной армии Бейбарса.
Что же, в таком случае, я постараюсь убедить Монфора пока ограничиться освобождением замка Тарбурон. Думаю, что силы для того, чтобы разгромить армию Халеда у нас имеются. И да, вы были правы, молодой человек, гонец принес мне известия, что замок Библ мы действительно потеряли, как и Торон.
Родимцев понял причину доверия со стороны графа. Его маленькое «предсказание» сбылось. Переговорив с Ибелином он вернулся к трапезе с хорошим настроением. Раз граф все больше доверял ему, значит надежда на перемены к лучшему появлялась. Привал не затянулся надолго. Ибелин торопился встретиться с Монфором. Оказывается, передовые разъезды легких конных лучников, посланные графом заранее разведать дорогу, уже заметили знамена Монфора впереди на том самом перевале, где находился постоялый двор убитого людоеда.
Направление казалось Григорию вполне подходящим, потому что оно выводило к замку Тарбурон. Дорога все круче поднималась в гору. В конце концов, всадникам пришлось спешиться и вести коней какое-то время за собой. Лошадей всегда нужно беречь. Рыцарские кони в Леванте ценились больше, чем все остальное снаряжение рыцаря, вместе взятое. Здешние франки даже шутили, что хороший конь лучше, чем плохой рыцарь.
Мансур вел своего конька следом, шага на три позади Антония, коня Грегора Рокбюрна. А сзади, привязанная уздечкой к седлу оруженосца, плелась пегая лошадка, на которой раньше ехала Адельгейда в монастырь кармелиток. Теперь ее лошадь везла пару длинных рыцарских копей, предназначенных для кавалерийской атаки и привязанных к седлу каждое со своей стороны продольно и с наклоном, таким образом, чтобы наконечники торчали вверх над головой животного, не мешая движению.
А большой щит с красным крестом на белом поле, предназначенный для Грегора, был приторочен к седлу низкорослого гнедого жеребца, на котором ездил Мансур. Эти невысокие сарацинские кони считались довольно быстрыми и привыкшими к жаре. На таких коньках, обычно, скакали сельджукские стрелки и левантийские наемники-туркополы, вооруженные лишь луком и легкой саблей. Но, иногда ездили на них и небогатые витязи, каким недавно и был сам Мансур, ставший перебежчиком, каких, впрочем, в этих краях имелось немало. Бежали как христиане к сарацинам, так и сарацины к христианам. Чтобы щит не смещал седло своим весом, седельные сумки были переброшены на противоположную сторону. На поясе у Мансура теперь, кроме булавы, был подвешен и большой широкий кинжал, который ему выдали в замке Кайфас вместе с сержантским орденским плащом. Это оружие могло бы сойти в бою и за настоящий короткий меч.