Вдруг скрипнула дверца тумбочки. Оля нащупала что-то пыльное внутри и медленно достала, продолжая лежать на кровати. Издался тихонький хлопок. Тоня уже спала и не подозревала, чем занимается подруга.
Вот к губам прислонилось холодное стекло и немного алой жидкости стекло по горлу.
Фу, действительно горькое, мерзость.
Так Оля и засыпала. Думала, что это был, наверное, лучший день в жизни за всё время. И уже не сильно её волновала её судьба давно усопших. Ты же живой, ты можешь быть счастливым и дарить счастье. А Тоня мерно посапывала, лежа на пузе и убрав руки под мягчайшую подушку.
Нижний Новгород девчонки преодолели без особых проблем. Набрали на одной из стоянок топлива в канистру и всё на этом. Ничего полезного. Такой же разрушенный город. Но теперь-то настоящая оттепель. Тающие сосульки свисали с карнизов районных коллекторов и трансформаторов, с высоких прожекторов на городском стадионе, с каждого балкона. Травы освобождали себя изо льда, пробивая путь к солнцу. Много выживших монастырей. Огромные, разбитые в сталебетонные ошмётки мосты. Их было четыре до войны, а остался лишь один, который шёл прямиком к Московскому вокзалу. Ехать по нему было страшно, тут и там дыры в дорожном полотне, ямы, но девочки преодолели его, отправились дальше.
Душа пресытилась разрушенными и разорёнными временем городами. Они всё ещё пугали, но отошли на второй план, уступив место тревогам насущным.
Глава 9 Обещание
Но всё приедается со временем и приходит желание уединиться, прям как тот писатель. Уехать куда-то и насладиться летним солнышком, рыбалкой посреди озера, щебетанием птиц, а не в очередной раз копошиться в масле или бумажонках. Не думать о планах, а просто созерцать медленно идущую жизнь вокруг. Оля этим наслаждалась, но Тоня того не очень понимала.
Оля-я, скукотища-а-а, утомившись, она лежала, поднявши руку куда-то вверх и чертя в небе круги.
И чего, станцевать для тебя? Я не умею.
А ты расскажи что-нибудь!
Например?
Ну вот, а ты в деревне бывала? Я вот только один раз, да и у каких-то дальних родственников.
Да. Бывала. Часто туда ездила.
Часто, потому что нравилось или потому что заставляли?
Первое. Я к бабушке с дедушкой ездила.
Клёво. А я ничего с моей поездки не помню.
Оно и не удивительно.
На что это ты намекаешь?
На то, что ты неугомонная.
А из тебя слова вытягивать приходиться, Тоня лукаво улыбнулась, Мы стоим друг друга.
Не поспоришь. Ладно, расскажу что-нибудь. Деревня место, скажу так, специфическое. Вот некоторым она не нравится, другим в сердце западает, главное, что равнодушным никто не уезжает. Там, привыкнув, и встаётся легче, и все жилистее по виду, и девочки сильно краше казались. И ходячих энциклопедий было не найти, все простые такие, влюбчивые, в смысле, вообще ко всем вещам, романтичнее, что ли. В авантюры меня часто звали, а я отказывалась. По-другому в деревне взрослеют это точно.
А природа какая там?
Ты голову высунь повыше и увидишь.
Не хочу! Я вот лежу и тебя слушаю мне нравится.
Я теперь ещё и сказочник для тебя?
Ну, Тоня повернулась к Оле и сказала протяжно, Пожалуйста.
Ой, так уж и быть, может, сама вспомню чего-нибудь. Природа, значит Красиво было. С криком петуха
встаёшь и идёшь заспанную морду лица умывать. Дедушка уходил к колхоз работать сразу почти, бабушка по хозяйству, как она говорила, хлопотала. Соловьи поют, воробьи в ветвях смородины чирикают. Листочки у неё такие наливные и яркие были, как яблоки спелые. Если дождь скоро, то над кронами деревьев истребителями носиться ласточки начинали. Сомы на илистом дне побулькивают, туда-сюда щуки зубастые снуют. Коровы пятнистые, жирнючие мычат на всю улицу, и хряки наглые хрюкали так, будто старпом какой-нибудь на корабле заливался смехом. А посреди широкого поля пшеничного, до горизонта простиралось, будто только ты есть и небо высокое-высокое, ни облачка и солнце голову напекает очень сильно, стоял одним одиноким трактор. Сломанный. Без ковша, двигателя нет, стёкол тоже. Только рычаги и стальной корпус. И на этом самом тракторе мальчишки всегда играли. Помню, одному всыпали ремнём, за то, что тот красную и зелёную краски из амбара слямзил у дедушки. Потом мальчики обшили, если так сказать можно, трактор этот фанерой, швабру, как пушку налепили. Разукрасили его и огромную красную звезду на башне нарисовали, по трафарету. Ровная была и строгая. А сами потом рябиной от других ребят отстреливались. А вот меня пустили, потому что я девочка, наверное. Другим совершенно неинтересно было, а я одна такая. Я на крышу забралась, и дух прям захватило, понимаешь! Вокруг золотая гладь, надо мной большой слепящий шар и чистый небосвод, а подо мной, пускай и воображаемый, а танк! И всё-таки грустно стало очень скоро, потому что мальчики веселились, а мне не с кем было такой красотой поделиться, не понимали они меня, но я не обижалась.
Тоня слушала подругу, затаив дыхание.