Ничего, Ратибор, ответил я, глядя на это разношерстное сборище. Дадим им в руки копья да щиты казенные. Поставим в строй. Научим команды слушать. Главное масса. Они будут нашей стеной. А рубить будем мы с тобой, да галичане и северяне. Огонь им запал придаст, когда бой начнется. И страх перед древлянами, которые их дома следующим разорят, если мы не остановим.
Ратибор хмыкнул, выбирать не приходилось. Мы собирали все, что могли.
Я лично прошелся по кузницам и мастерским, где Микула пытался наладить производство по моим указаниям. Картина была далека от идеала. Кузнецы, привыкшие работать в своем темпе и над целым изделием, с трудом перестраивались на «поточный метод». Ругались, путали детали, но под присмотром моих дружинников и неусыпным контролем Микулы, который оказался неплохим организатором, дело потихоньку двигалось. Горы одинаковых деревянных лож для самострелов росли в столярных мастерских. Кузнецы выковывали сотни спусковых крючков и железных скоб. Кожевенники плели тетивы. На отдельных столах шла сборка. Первые десятки самострелов уже были готовы. Я проверил несколько били мощно.
Мало, Микула, мало! торопил я посадника. Нужно больше! В десять раз больше! Привлекай всех, кто может дерево строгать и железо гнуть! Плати щедро новыми деньгами, которые сам же и чеканишь! Пусть работают днем и ночью!
Микула только вздыхал и разводил руками, но обещал сделать все возможное. От скорости производства оружия зависит и его собственная судьба, и судьба Ростова.
Я провел смотр собранному войску. На обширном поле за стенами Ростова выстроились отряды. Картина была пестрая. Ядро моя испытанная дружина, северяне, галичане Такшоня. Около двух с половиной тысяч закаленных в боях воинов. Они стояли ровными рядами, в сверкающих на солнце доспехах, с уверенностью на лицах. Рядом почти две
тысячи муромцев и вятичей. Эти выглядели иначе. Одетые кто во что горазд, вооруженные разномастным оружием, многие просто кольями да топорами. Стояли неровно, переминались с ноги на ногу, с тревогой глядя на меня и моих командиров. Из них надо было делать арбалетчиков.
Итого около четырех с половиной тысяч. Не так много для штурма Искоростеня, но это все, что мы могли собрать в такой короткий срок. Остальные подкрепления и обозы должны были догонять нас уже в пути.
Я выехал вперед на коне. Объехал ряды, внимательно вглядываясь в лица. В глазах своих ветеранов я видел жажду мести. В глазах новобранцев растерянность. Они не хотели воевать, но понимали, что придется.
Воины! голос мой разнесся над полем. Я не стал говорить долгих речей. Вы знаете, что случилось. Враг дикие древляне напал на сердце Руси, на Киев. Они сожгли город, убили наших братьев! Они думают, что им все сойдет с рук! Они ошибаются! Мы идем наказать их! Мы идем в их логово Искоростень! Мы сотрем его с лица земли, чтобы ни один камень не напомнил об их подлом племени! Путь будет трудным! Враг силен и коварен! Но мы сильнее! Потому что за нами правда! За нами Русь! За мной!
Я выхватил топор. Солнце блеснуло на полированной стали.
Вперед! На Искоростень! За Киев! За Русь!
Тысячеголосый рев прокатился над полем. Не такой дружный, как хотелось бы новобранцы кричали неуверенно, но ветераны ревели от души. Главное приказ был отдан.
Такшонь твой отряд в авангарде! Ратибор центр! Новобранцев по флангам, перемешать с опытными десятниками! Обоз в арьергард! Выступаем!
Войско тронулось. Тяжело, неуклюже поначалу, разношерстная масса людей начала вытягиваться в походную колонну. Скрипели телеги обоза, где уже были погружены первые партии продовольствия и собранные самострелы. Впереди ехал я с Ратибором, Веславой и Такшонем. Позади остался Ростов, занятый подготовкой следующих конвоев, Алеша, Микула и те немногие, кто должен был охранять город. А впереди лежала долгая дорога на юг.
Дни шли однообразно и тяжело. Подъем затемно, короткий завтрак из лепешек и вяленого мяса, и снова марш. Скрип колес обоза, мерный топот ног, бряцание оружия, редкие команды десятников вот и вся музыка нашего похода. Говорили мало. Ветераны были погружены в свои мысли о Киеве, о Добрыне, о предстоящей битве. Новобранцы из Мурома и Кордно брели понуро, с опаской косясь на суровых северян и галичан, которые шагали рядом, задавая темп.
Просто довести эту разношерстную толпу до Искоростеня мало. Нужно было сколотить из них армию. Пусть не монолитную, но способную держать строй и выполнять приказы. Каждый привал, даже самый короткий, мы использовали для муштры.
Десятники! Строить! гремел голос Ратибора. Щиты к бою! Копья вперед! Шагом марш! Стой! Поворот кругом!
Новобранцы путались, налетали друг на друга, роняли оружие. Мои ветераны, поставленные в их ряды, терпеливо, а чаще не очень терпеливо, тычками и крепкими словами, пытались вдолбить в них основы строевой подготовки. Я наблюдал за этим со стороны, вмешиваясь лишь тогда, когда видел откровенное неповиновение или когда требовалось принять решение по наказанию.
На третий день марша один из муромских десятников, недовольный темпом и скудной кормежкой, вздумал роптать слишком громко, подбивая своих земляков саботировать учения. Я велел привести бунтовщика.