А. И. Тургенев.
Гости собрались, и министр просвещения граф Разумовский пригласил царя. Царь вошел. На его пухлом лице, как всегда, блуждала неопределенная, ничего не выражающая улыбка. Обе царицы — его жена и мать — сопровождали Александра. За ними шли великая княжна Анна Павловна и удивительно похожий на своего взбалмошного отца наследник престола великий князь Константин Павлович. «Августейшее семейство» уселось. Царь подал знак. Все заняли места, и церемония началась.
Первым вышел немолодой сановник — директор департамента народного просвещения Мартынов. Два профессора держали перед ним Устав Лицея.
«Учреждение Лицея, — надтреснутым тонким голосом читал Мартынов, — имеет целию образование юношества, особенно предназначенного к важным частям службы государственной…»
Пушкин и его товарищи слушали вполуха. Их не столько интересовало содержание читаемого, сколько занимал внешний вид Устава. А вид его действительно был роскошен. Устав походил на большую книгу в расшитом шелками и сверкающем золотом глазетовом переплете. Витой серебряный шнур с толстыми кистями скреплял переплет. На концах шнура, скрытая для сохранности в позолоченном футляре, мерно покачивалась государственная печать.
Устав Лицея.
Те из воспитанников, что стояли поближе к Мартынову, изо всех сил вытягивали шеи, чтобы получше разглядеть многочисленные рисунки, украшавшие все двенадцать пергаментных листов Устава.
Мартынов кончил читать. Вышел директор Лицея Василий Федорович Малиновский. Он побледнел еще больше и читал свою речь прерывающимся тихим голосом. Ему было не по себе. Если бы ему дозволили, разве стал бы он бубнить все эти витиеватые пустопорожние фразы о преданности престолу и «благорастворенном воздухе» Царского Села! Но его не спросили. Вручили готовую речь и велели прочитать.
После речи Малиновского профессор Кошанский прочитал списки служащих и воспитанников Лицея.
Лучше всех в этот день говорил молодой адъюнкт — профессор Александр Петрович Куницын. Его нисколько не смущало ни присутствие царя, ни холодное любопытство блестящего собрания. Он вышел быстро и смело, обернулся в сторону своих будущих питомцев и, глядя на них, и только на них, заговорил. Его речь предназначалась для этих мальчиков. Она так и называлась: «Наставление воспитанникам». Обращаясь к ним, юным гражданам России, он прославлял великую роль просвещения, обличал невежество, предрассудки, неправоту тех, кто достоинства человека измеряет чинами и знатностью, а не гражданской доблестью и благородством поступков. «Раздался глас отечества, в недра свои вас призывающего, — говорил Куницын. — Из родительских объятий вы поступаете ныне под кров сего священного храма наук… Здесь сообщены будут вам сведения, нужные для гражданина, необходимые для государственного человека, полезные для воина… Любовь к славе и отечеству должны быть вашими руководителями».
Необычно звучали среди надменного собрания будоражащие слова «граждане», «отечество», «народ», «общественная польза».
Звонкий голос молодого профессора наполнил весь зал, и в зале воцарилась необычайная тишина. Куницына слушали, и еще как слушали!
Царь прикрыл глаза и весь подался вперед. Даже обычная улыбка сползла с его пухлого лица.
А те, к кому пламенно взывал Куницын — подростки в синих мундирчиках, — они так и замерли, покоренные искренним пафосом обращенных к ним слов. Навсегда запомнились Александру Пушкину эти минуты: притихший зал, сверкающий золотом мундиров, и пылкая речь молодого Куницына.
Вы помните, когда возник лицей,
Как царь для нас открыл чертог царицын,
И мы пришли. И встретил нас Куницын
Приветствием меж царственных гостей…
Речи окончились, и воспитанников стали вызывать по списку:
— Малиновский Иван!
— Мартынов Аркадий!
— Матюшкин Федор!
— Мясоедов Павел!
Сейчас его очередь. Пушкин весь подобрался. Почему-то противно екнуло и забилось сердце.
— Пушкин Александр!
Он вышел — быстроглазый, курчавый, — довольно ловко отвесил установленный поклон и с явным облегчением вернулся на место.
Церемония подходила к концу. Гостей пригласили осмотреть здание Лицея.
А «виновников торжества» повели в столовую, чего они уже давно с нетерпением ожидали.
Накормили и гостей. Педагогов лицейских и петербургских угощал в одном из классов Василий Федорович Малиновский. Для «знатных персон» министр просвещения устроил особый «фрыштык». По словам Мартынова, «фрыштык» этот обошелся Разумовскому в баснословную сумму — одиннадцать тысяч рублей.
Вечером, когда гости уехали, мальчикам разрешили наконец снять парадные мундиры и выйти погулять.
Было уже темно, но вокруг здания Лицея ярко горели плошки. Иллюминацию устроили в честь торжества.
Забыв обо всем на свете, выбежали будущие «столпы отечества» (так назвал их в своей речи Куницын) на пустынную улицу. Со смехом и криками сражались они в снежки, радуясь зиме, свежевыпавшему снегу и временно обретенной столь милой им свободе.
Через несколько дней после открытия Лицея Александр Иванович Тургенев встретил на Невском своего знакомого Вигеля. Рассказывая ему о
Мордан дьячок
Псалма стишок
Горланит поросенком.