Комнатка была кабинетом заведующего секцией, а одновременно и чем-то вроде рецепшена перед входом в оружейку. Сама оружейка за стальной дверью так просто и не войдешь. И, кстати сказать, ключи от оружейки скорее всего с собой мужик и не носит. Где-нибудь тут ныкает. Так что мои мысли о беспечности хранения оружия совсем не в тему. Да и что-то мне не верится, что мужика так просто можно жахнуть по балде. Взгляд у него как у контрразведчика Смерша. И двигается, как боксер. Небось прежде чем выйти ко мне с пистолетом, семь раз меня оценил.
Садись. Мужчина указал рукой на потертое, но вполне чистое кресло. Сам сел на диван напротив. Может, чайник поставить? Как ты насчет чая?
Да можно и чайку, не отказался я, чтобы не рвать протянувшуюся между нами нитку понимания. Нет ничего лучше для установления доверия, чем совместные посиделки за столом. Это с древних времен народ заприметил, говоря, как важно преломить хлеб с собеседником.
Инструктор кивнул, включил электрическую плитку, налил воды в чайник из крана в углу комнаты, поставил чайник на плиту.
Скоро закипит, я не полный налил. Да и плитка мощная, чуть ли пробки не выбивает. Итак, писатель Михаил Карпов, говоришь, хотел увидеть, как пестик стреляет? Мужчина ухмыльнулся и, откинувшись на спинку дивана, скрестил руки на груди. Где служил? Ах да забыл представиться. Сергей Аносов, полковник в отставке. Где служил я, не скажу. На пенсии теперь, вот ведаю стрелковой секцией. Ребятишек учу стрелять. Итак, где служил? Только не говори, что впервые взял пистолет в руки. У тебя все движения отработаны до автоматизма. А твои эти «К стрельбе готов!» выдают тебя, как стукачи партизана. Похоже, что где-то в ментовке служил. Это там так изощряются. Впрочем, еще в военном училище вроде училища «дубарей». Вэвэшников, в общем. Ты не его оканчивал? Да ладно, не обижайся насчет дубарей. Всякие нужны, всякие важны. А стреляешь ты хорошо. Талант у тебя, я чую талантливых людей. Ну что молчишь? Расскажешь, зачем пришел и кто ты такой?
Пострелять пришел, пожал я плечами. Захотелось вот потренироваться.
Вот так просто взять и потренироваться! ухмыльнулся Аносов. Тебе лет-то сколько? Сорок пять? Полтинник? Выглядишь ты крепким парнем. Ну и зачем тебе на пенсии стрелять? Небось так уже настрелялся аж тошнит! Нет?
Я не знаю, начал я излагать свою легенду. Я не помню, кто я такой и откуда взялся. Нашли меня
на дороге, ночью, голого. Отвезли в милицию, потом сдали в дурдом. Там обследовали и пришли к выводу, что я нормальный. Вот только не помню ничего кто я и откуда. В дурдоме познакомился с женщиной врачом. Она взяла меня к себе жить. Паспорт мне выдали не может же советский гражданин ходить по миру без паспорта и прописки. Еще в дурдоме я начал писать книги, и вроде как получается. Издают в Москве. Ну и вот захотелось мне пойти в тир и пострелять. Сам не знаю почему. Ну вот и все.
Аносов посмотрел мне в глаза секунды три не отрывал взгляда. Только щурился. Потом пожал плечами:
Всякое бывает. Лечиться не пробовал? Память возвращать?
Пробовал. Моя сожительница врач-психиатр. И гипноз пробовали, и лекарства всякие. Нет, не получается.
О! Чайник вскипел! театрально воскликнул Аносов и пошел к плите. Через пару минут передо мной стоял стакан в подстаканнике, как из поезда, с густой заваркой. На столе печенье, апельсиновые карамельки и сахар-рафинад. Я с удовольствием отхлебнул из стакана, с хрустом отгрыз от кусочка сахара. Хорошо! Когда тебе полтинник, ты начинаешь по-другому смотреть на жизнь, ценить маленькие удовольствия, радоваться каждому прожитому дню. Для себя я давно уже решил жить надо именно так. Прошел день я сыт, крыша над головой, тепло, есть чем срам прикрыть, вот и слава богу. В мире много людей, которые и того не имеют. Так что грех жаловаться на судьбу.
Зачем тебе стрельба? Стрелять так, как ты, мало кто может. Я в этом разбираюсь. И зачем тебе еще жечь патроны? И кстати я тебя нигде не видел? Лицо уж больно знакомое. Ангола? Вьетнам?
Я не помню. Думаешь, я вру?
Не знаю. Может, и врешь. Аносов криво усмехнулся. Понять бы еще, зачем.
Он замолчал, задумался, помешивая ложечкой в стакане. Чаинки кружились в коричневой жидкости, как черный снег. Это завораживало, как и стук ложечки по стеклу дзынь-дзынь дзынь-дзынь Что Аносов там себе решал не знаю. Почему-то мне было рядом с ним спокойно, хорошо. В парке тихо сезон закончился, закрыли аттракционы. Ноябрь. Теперь по дорожкам ходят только редкие парочки, в основном пожилые воздухом подышать, на хлопотливых белок поглядеть, покормить. Да мамочки с колясками, это неугомонное, невероятно активное племя. Они всегда и везде, и не стой на пути их дитяти сомнут, разорвут, затопчут коляской!
В тире еще тише. Из окна, закрытого толстенной решеткой, сочится неяркий ноябрьский свет. В углу стоит электрический масляный обогреватель наверное, отопление еще не дали.
Аносов перехватил мой взгляд, пожал плечами:
К сезону не подготовились, мерзавцы! Котельную вовремя не запустили. Вот разморозят систему, я на подлецов в прокуратуру заяву подам. Алкашня, сволочи! Моя б воля, я бы их просто к стенке! Без суда и следствия! Ненавижу ворье и алкашню! Сам-то не пьешь? внезапно переменил он тему.