всех, кого мог, требуя прикрытие с воздуха, однако его 1й танковый корпус не получал больше десятка истребителей, которых никак не хватало для надежного «зонтика».
И обильно лилась в донских степях русская кровь
* * *
Над полем стлался дым там горели шесть немецких танков, но изза холмов ползли и ползли новые, и мелькали за танками горбатые от заплечных ранцев фигуры немецких автоматчиков.
На переправе через Сухую Верейку мотострелковая бригада 1го корпуса Катукова угодила под массированный авианалет и понесла большие потери, а танки попали на мины правый берег реки представлял собой сплошное минное поле. Немцев потеснить удалось, но они быстро оправились и контратаковали, стараясь загнать русских в реку. Подтянувшийся артдивизион с ходу вступил в бой: немцев надо было сдержать до подхода танков второго эшелона.
Немцы шли и шли. Горели земля и небо, густые облака пыли, поднятой разрывами снарядов и мин, заволакивали все вокруг. Батарея Дементьева стреляла, не считая снарядов их щедро подкидывали артиллеристам танкисты, чьи машины вышли из строя, не успев расстрелять запасные боекомплекты. Пространство и время, перевитые грохотом орудий и лязгом стали, слились перед глазами Павла в сплошную огненную карусель. Временами ему казалось все, конец, раскаленные докрасна стволы пушек вотвот начнут разваливаться на куски, а его усталые батарейцы, едва успевавшие в короткие минуты затишья запить ржавый сухарь глотком теплой воды из фляги, без сил лягут на землю. И поэтому он даже не сразу поверил своим ушам, услышав позади огневой позиции батареи рычание танковых моторов.
«Наши, с облегчением подумал лейтенант. Наши! Ну, гады, теперь держитесь!».
Однако радость была преждевременной не успели подоспевшие танки развернуться в боевой порядок, как откудато с визгом понеслись немецкие снаряды. Вспыхнула одна «тридцатьчетверка», другая, третья танковая атака захлебывалась. «Откуда они бьют? лихорадочно соображал комбат, шаря биноклем по затянутому дымом полю. Где, где притаились эти противотанковые «змеи»? Ни лесочка, ни кусточка голая степь кругом. Но ведь бьют, сволочи, да еще как метко».
Он попытался связаться с выдвинутым вперед наблюдательным пунктом батареи может, они чтонибудь видят? но полевой телефон молчал: как всегда, связь оборвалась в самый неподходящий момент.
Селиванов! крикнул он, найдя глазами сержантасвязиста.
Есть, товарищ лейтенант!
Дуй на энпэ, проверь линию. Связь, сержант, связь! Видишь, что творится? он показал на горящие танки. Давай связь!
Связист, пригибаясь и поминутно приникая к земле, бросился выполнять приказание и пропал. Минуты тянулись, летели немецкие снаряды, загорелся четвертый танк, а связи все не было. Наконец Селиванов вернулся и, пряча бегающие глаза, доложил, что заблудился и не смог добраться до наблюдательного пункта.
И тут Павел не выдержал прорвалось многочасовое напряжение. Он развернулся, молча врезал Селиванову в ухо и выдохнул яростно:
Иди снова! И если не будет связи, лучше не возвращайся!
Сержант исчез, будто сдутый ветром, а у огневой позиции батареи резко затормозил, лязгнув траками, легкий танк «Т60».
Браток, прохрипел высунувшийся из люка капитантанкист, сделай чтонибудь! Комбриг по радио орет «Наступайте!», а как? Горим, как шкварки! Заткни ты эту батарею, Христомбогом прошу!
«Где бы я сам поставил орудия? прикидывал Павел, снова и снова вглядываясь в степь. А вон там, возле вон тех бугорков, похожих на бородавки. Танки попали под огонь в лощине, а оттуда она видна как на ладони». И вдруг он отчетливо ощутил себя немецким офицером в мышиного цвета мундире, стоящим возле своих орудий там, между холмовпрыщей, и подающим лающие команды своим артиллеристам. Теперь комбат не сомневался: вражеская батарея именно там, где он и предполагал.
И уже через пару минут, внимательно присмотревшись, лейтенант увидел между этих проклятых бугорков приземистый силуэт немецкой противотанковой пушки, сливавшийся с выгоревшей степью.
По батарее, фугасным, буссоль уровень прицел трубка веер параллельный, батарея, залпом, один снаряд, огонь!
Они проутюжили бугры беглым огнем так, что там не осталось ничего живого. Во всяком случае, немецкая батарея заткнулась и больше не подавала признаков жизни.
А через несколько дней, во время краткого перерыва между боями, к Павлу подошел Богатырев и сказал негромко, отозвав Дементьева в сторонку:
Дело у меня к тебе, командир. Вот, почитай, с этими словами наводчик протянул комбату небольшой листок помятой бумаги.
Бумажный клочок оказался
докладной запиской на имя старшего лейтенанта Рябкова, офицера фронтовой контрразведки, подписанной «Черным». И в записке сообщалось, что командир второй батареи 461го артиллерийского дивизиона лейтенант Павел Дементьев применяет рукоприкладство по отношению к своим солдатам, что является недопустимым для советского офицера.
Откуда это у тебя? Кто этот «Черный»? Знакомый почерк
Селиванов. Он вчера ровик копал для телефонного аппарата; я подошел, попросил закурить. А он мне и говорит: «Возьми в моей шинели, там у меня кисет, вон она, шинель». Я полез в карман за кисетом, а оттуда и выпади это сочинение. Так что остерегись, комбат. Сам знаешь, как у нас судьбы ломают: был человек и нет его.