«Туда же… За тем же… – быстро, как в вихре, неслось у него в голове. – Значит, за тем же! Значит, опять!»
Он молчал, оглушенный этим вихрем мыслей, и не знал, что ответить.
– Не знаю… Мне некогда.
– Трусишь? – со своей нехорошей улыбочкой спросил Вадик.
– Да нет, ребята! Что вы? – прислушиваясь к тому, что происходит за дверью, быстро заговорил Антон. – Зачем? Я не трушу. А только… Нет, ребята! А может, не стоит? А? Ведь попадемся!
– Значит, трусишь! – не спуская с него своих колючих глаз, бросил Генка.
– Нет, нет! Я не боюсь! А только…
Он запнулся, не зная, как выразить то, что он хотел им сказать, а они поняли все и без слов.
– Значит, в воскресенье, в семь! – жестко, но все же пытаясь сохранить на своем лице тень дружеской улыбки, подтвердил Вадик.
Антон хотел сказать, что нет, он все равно не придет, что лучше не ездить и им, но… Но в это время на переносье Генки Лызлова угрожающе сошлись брови, и он, как никогда угрожающе, сказал:
– Не выйдешь – на нож станешь!..
Много позже Антону пришлось столкнуться с человеком, который напомнил ему этот страшный и, может быть, решающий момент. Много позже этот человек рассказал ему свою историю, как затянула его такая же мертвая петля и как он решил вырваться из нее, вырваться хотя бы ценой жизни. Он рассказал, как бывшие дружки его тоже «поставили на нож» – затянули куда-то в темный угол и судили его за измену, как приставили к его горлу нож, как сделали этим ножом надрез по горлу и как он сказал тогда себе в эту последнюю минуту: «Ну что ж! Ну и умру! Ладно!» И, точно почувствовав эту непреклонную решимость чести, дружки дали ему по шее и отпустили. Все это рассказал потом Антону одни видавший виды человек, но это было много позже.
А сейчас Антон увидел взгляд Генки Лызлова и испугался. А в это время за дверью послышались мамины шаги. Спорить было некогда и нельзя.
– Хорошо! Хорошо! – сказал Антон, лишь бы они ушли, лишь бы отвязались. И, быстро юркнув обратно в переднюю, захлопнул за собою дверь,
Да, это была мама.
– Кто это, Тоник?
– Ребята. Гулять звали, а я не пошел, – ответил Антон.
– Вот и хорошо, сынок. Молодец! – проговорила Нина Павловна и поцеловала его.
30
Антон думал, что он действительно отговорился от своих дружков, отвяжутся и забудут. В школе у него кончились занятия и начинались экзамены, и он, решив наверстать упущенное, спокойно сидел и занимался, когда ему по телефону позвонил Вадик.
– Значит, в воскресенье, в семь.
– У меня экзамены, – ответил Антон.
– Ха! Экзамены! – усмехнулся Вадик. – Ты просто трус!
– Ну что ж! Пусть буду трус!
– Смотри не пожалей! А по-товарищески знаешь, что тебе советую: брось-ка ты эту романтику разводить. Серьезно тебе говорю! Как друг!
Но так мало было дружеского в этом совете «друга», что Антону после этого разговора ничего уже не шло в голову.
Под предлогом, что ему нужно взять у Степы Орлова какую-то книгу, он пошел прогуляться и развеяться, ходил бесцельно, в неясной, но тяжелой тоске, и в тоске этой ноги сами собой привели его в знакомый переулок, к знакомому дому, возле которого недавно он прощался с Мариной. Тогда, при прощании, она назвала номер своей квартиры, и по этому номеру он нашел дверь, за которой живет Марина. Он постоял, поднес палец к звонку, но позвонить не решился и стал спускаться с лестницы, но потом вдруг вернулся, бегом через две ступени, с ходу, решительно нажал кнопку звонка. Послышались шаркающие шаги, открылась дверь, и Антон увидел женщину, удивительно похожую на Марину: те же тонкие надломленные брови, золотистые волосы и тот же свет в лице.
– Марина дома? – сразу смутившись, спросил Антон.
– Марина? Дома, – ответила женщина и повернулась в глубь квартиры.