Что-то ты, Василич, молчаливый сегодня. Уже мыслями дома?
Да-а-а, уж, неясно выразился я, вздыхая.
Незаметно подошла вахта старпома, и я от греха подальше ретировался, спустившись в цех. Там шел процесс заморозки и тарирования, то есть упаковки, рыбы. Стояла жуткая «запарильня».
Как им самим дышится? удивился я.
В слесарке на диванчике спал одинокий Панин. Значит Мостовой в своей каюте. Понятно. А мне, бедному крестьянину, куда податься? Вспомнил про бригадира, когда его увидел.
Ахмед! позвал я.
Да, дарагой! отозвался он. Как настроение?
Настроение рабочее. Хотел тебя попросить, чтобы твои ребята не учудили вдруг поломку шкафа.
Что ты, дарагой! Я им вот как приказал, он сжал пальцы и потряс правым кулаком.
Ну, и хорошо.
Ну, и хорошо, сказал он и рассмеялся. Эх! Жалко вина домашнего нет.
Я вспомнил, что он не лезгин, а осетин. С Северной Осетии он.
У Коли Галушки ещё вино молдавское осталось. Он обещал бутылку. В подарок
Ух! Хороший подарок От всего сердца подарок! У них тоже неплохое вино. Но наше лучше. Сладкое оно у них. Я пробовал. Но крепкое. Хорошее вино. Но наше лучше.
Я рассмеялся.
Из винограда не может быть вино плохим. Другим да, а плохим нет.
Павильно говоришь, дарагой. Как мой дед говоришь! Мудрый человек мой дед! И ты мудрый. Серёга говорил, ты что-то придумал для оттайки? Ходил, смотрел Спашиваю, что смотришь? Он палец к губам прижал и говорит: 'Тихо! Молчи! Никому не говори! Василич рацуху придумал, скоро пара здесь совсем не будет. Так, да?
Наверное. Придумал, да. Посмотрим, что получится. Только ты не говори не кому. Не надо. Пока. Надо сделать сначала, да? Потом говорить.
Правильно говоришь! Снова мудро говоришь! Не ломались сегодня ещё!
Тьфу-тьфу-тьфу! ответил я, делая вид, что «сплёвываю» через левое плечо. Ещё всякое может случиться.
Однако вахта прошла без происшествий, и я назло всем «врагам» в журнале написал только фразу: «Обслуживание работающих механизмов».
И вот сейчас надо было ситуацию править. И не силовыми методами, плетью обуха не перешибить, а технично.
Тебе сколько лет, Миша? спросил я сам себя. Двадцать пять? Не обольщайся! Тебе столько лет, сколько люди не живут. И ты тут будешь исполнять танец маленьких лебедей? Охренел,
что ли на самом деле? Взбодри свою матрицу и хватит сопли жевать. Ты точно знаешь, что тебе надо. И начать надо с Натальи Басовой. Хрен с ней этой поджаркой из минтая под маринадом. Надо будет, я и сам приготовлю. Но второго раза быть не должно. Никакого ты права не имеешь предъявлять претензии жене, если сам пошёл налево.
Приняв душ, я не завалился спать, а пошёл в библиотеку и забрал все масляные краски, кисти, этюдник, пачку картона и три загрунтованных фабричных холста.
Наташ, тут первый помощник меня работой загрузил к дню рождения Ильича, буду занят после обеда, сказал я.
Стендом займёшься сам? А что Сашка? Не сможет разве?
Не, не стендом. Потом расскажу.
Оставив Наталью в раздумьях, я отнёс всё, что взял в фотолабораторию и направился к первому помощнику капитана Смирнову Николаю Петровичу. Отличный мужик, Николай Петрович. Пятьдесят годков ему уже стукнуло, а он всё в моря ходил и народ идеями Маркса, Энгельса, Ленина охмурял. Вот, меня, например Но я ему благодарен. Перестройка, однако, давала перспективы и надежды. Вот я и повёлся. А не ради карьеры, как многие. За идею, мать её!
Здрасте, Николай Петрович, сказал я. Разрешите с идеей к вам?
Здравствуй, Миша. Чтото есть дельное сказать?
Не только сказать, а предъявить!
О как Предъявляй! Что это у тебя?
А это вот как раз оно.
Картина?
В руках я держал один из загрунтованных белилами холстов.
Пока нет, но сейчас. Разрешите? Присядьте вот сюда.
Я усадил обомлевшего от наглости замполита на стул, сам сел напротив. Быстро, минуты за две, я набросал его портрет и предъявил для оценки.
Хм! Однако! выразил своё изумление замполит и нахмурился. Это ведь точно я. Как на фотографии.
Я предлагаю нарисовать портреты трёх передовиков производства и вывесить их на доске почёта. К двадцать второму апреля.
Портрета? Маслом?
Как раз успеют высохнуть.
В смысле, э-э-э, за сколько же ты их нарисуешь? Масло долго сохнет. С месяц примерно. Хм! Дня за три и нарисую. Сутки мне на один хватит. Вот после своего дня рождения и нарисую. Числа двадцатого будут готовы и пусть сохнут.
Кхм! Ты уверен, что справишься?
Кхм! Уверен! Я для пробы ваш портрет сегодня напишу, разрешите?
Кхм! Разрешаю! Кхм! Ну, ты, и удивил, Михаил Васильевич!
Я ушёл в свою каюту и приступил к росписи наброска.
Краски были «тяжеловатые», но я их разбавил и дело пошло быстрее. К вечеру портрет был готов. Я не особо старался над лицом, помня, что главное в портрете, это глаза и губы. На ужине, который я провёл в кают-компании, я сказал замполиту, что портрет вчерне готов и его можно посмотреть в фотолаборатории часов этак в девять вечера. Если что, пусть подходит.
Я, проведя прием вахты у сменного механика, прошёлся по заведованию, потрещал с Паниным, с токарем и поднялся в фотостудию, отданную мне под мои экзерсисы с фотографией.
Петрович пришёл тогда, когда я фактически закончил работу. Комнатка была маленькой и грязненькой, но замполит войти не побоялся, так как я поставил портрет лицом к двери.