Отсутствие компании посреди космоса отягощалось мыслью о скорой встрече с инсектоидом. Озноб гулял по коже от перспективы взглянуть в тараканье хайло, состоящее из нескольких блоков выдвигающихся челюстей. Нижний из которых имеет жуткое название «всасыватель». Выпивка не казалась лишней. Но, проявив запредельную силу воли, Ларский оставил коньяк в офисе.
Как только Земля превратилась в шар и остались только пустота, цель и траектория, страх накатил волной. Ларский сцепил зубы и сосредоточил внимание на обнадеживающем свете Луны. Одиночество в космосе отдельный кошмар.
Кокпит, в котором находился ложемент управления, был чуть поднят и наклонен к носу челнока. Впереди, справа и слева от Никиты сквозь ставшие прозрачными стены сочилась чернота. Она сторожила каждое мгновение, каждое неосторожное движение. Пыталась угадать слабости, чтобы вышвырнуть из рукава уродливые сокровища космоса. И почему толпы недоумков, вроде запредельщиков или Граува, так стремятся отдать свои жизни бесчувственной пустоте, черной, как жопа кита?
Ларский мог бы устроиться в шаттле уютнее, задать электронному лоцману координаты, затянуть стены зелененькой мишурой и выжать газ до отказа. Летел бы в коробе трюма, расслаблялся, слушал страстные древние арии, прихлебывая коньяк. И это было бы правильно. Но он не доверял. За пределами атмосферы. Ничему. Поэтому напряженно всматривался в расстилающуюся вокруг тьму, видел крылья и бледно-серые перемычки машины, несущей его сквозь космос. И лицо Луны.
Планки ложемента, обнимающие руки и предплечья, подчиняли челнок малейшему движению: наклон, поворот, скорость, угол приближения. Ларский мог бы закладывать виражи, кувыркаться, как сумасшедший. Мог бы закрутить вокруг себя настороженно мигающие звезды и потеряться. Это легко сделать там, где нет ни верха, ни низа, ни плоскости. Когда за прозрачными стенами и саму машину не чувствуешь, а только тело, ложемент и вселенную. Но Ларский летел четко к цели, смотрел на Луну и иногда на трехмерный планшет с навигационной разметкой перед ним. Так надежнее.
На Луне никто постоянно не жил, только работали. Здесь размещалось несколько заводов, космодром, верфь и военные базы форпоста. В общем-то, этот регулярно взрыхляемый метеоритами гигантский скально-пылевой склад был пуст и гулок. Здесь можно зарыть в песок махинацию впечатляющего масштаба и преступление любой
тяжести. Периодически прокурорские прилетали сюда с проверками, но Ларский в этих бессмысленных затеях участия не принимал все равно, что искать кость золотой рыбки на океанском пляже. Поможет только сито и миллион рук. А сейчас ему необходимо попасть на одну из военных баз, которая, слава богам правосудия, находилась на освещенной стороне пыльного космического склада. Она принимала в качестве гостей, да спасут нас ангелы человечества, не слишком дружелюбно настроенных инсектоидов. Ларский запросил встречу с самим МихМихом лидером боевых роев Федерации. И в животе поселилось недоброе, угрожающее чести и достоинству прокуратуры напряжение.
Тридцать минут полета, и чернота съежилась за спиной. Суша, пусть призрачно серая, унылая, с безобразными каменистыми наростами, потянулась под носом шаттла. Ларский ощутил прилив уверенности. Даже ждущая его встреча на мгновение показалась самой обычной деловой. Замедляясь и маневрируя, меняя угол наклона машины к поверхности Луны, он почувствовал себя матерым летуном. Жаль, что руки медлительный инструмент, только мыслеприказы могли превращать любую летательную хрень в часть твоего тела. Командирам даже третьесортных, но способных покинуть солнечную систему кораблей, встраивали в черепушку тонкие, невесомые пластины. Тогда любой мысленный приказ, отслаиваясь от лишних образов и обрывков потока сознания, превращался в сверхскоростное, сверхточное управление. Техника подчинялась желаниям человека напрямую. Прогибалась даже под мысли Граува, которого лично Ларский держал бы подальше от ножей, кастетов, кораблей и управления.
Он соскользнул с трапа челнока. Легкая ткань скафандра прохладно льнула к телу, а по поверхности шлема скользили багровые огоньки от затухающих фасеточных ускорителей. Оглянулся, привыкая к освещенному пространству под непроглядным небом, к глухим, черным теням, ложащимся на серую пыль. Военная база, которую время от времени использовали инопланетные подразделения Альянса Федерации, тянулась в ста метрах правее. Она змеей разрезала и огибала линию скального выступа кратера, уходя внутрь чащобой туннелей, естественных и искусственных. Полупрозрачные витражи окружали гигантскую трещину, перемежаясь кронштейнами разных форм и размеров, толстыми композитными перемычками. К никак не выделяющемуся входу вел переход из отшлифованного до блеска камня, над которым неподвижно висела пыль.
Ларский пнул лунную пыль, и она тоскливо повисла у высоких ботинок. Он делал это каждый раз, оказываясь здесь. А еще набирал в горсть, забавляясь тем, что микроскопические, остроугольные частицы нельзя никакими силами стряхнуть с перчаток. Прыгая, он двинулся в сторону базы. Легкость, невесомость движения почти полностью компенсировалась тяжестью в животе и липким страхом, который пропитывал при мысли о скорой встрече с лидером тараканов. Но это сравнение союзники считали уничижительным. Поэтому муравьем, лучше с муравьем.