Время останавливается, когда я вижу на его ладони кровь. Я роняю венчик, мама кидается к папе, а он пятится, но она перехватывает его руку и принюхивается к крови, а после поднимает взгляд:
Саймон
Мам.
Ничего страшного, папа улыбается, и мама утыкается носом в его шею.
Глубоко вдыхает, и папа закрывает глаза, сильно нахмурившись.
Ты мама отстраняется от него и в ужасе вглядывается в его лицо. Саймон! Ты от меня скрывал, что болен?!
Мам поскуливаю я. Пап
Ты мазался маслом анеции, чтобы я не распознала запах твоей болезни
Дорогая успокойся
Успокойся?! ее глаза вспызивают желтым огнем и над бровями провыается черная шерсть.
Ты опять платье порвешь и расстроишься папа отступает.
Ты умираешь!
По телу прокатывается дрожь, и по щекам льются слезы. Когда эта ночь уже закончится?
Тина, вернись к пирожным, шепчет папа и медленно пятится к двери, когда у мамы похрустывает лицо и вытягивается в волчью морду. Милая, я хотел тебе сказать
И опять кашляет. Мама кидается к нему, уводит из кухни и оглядывается:
Пирожные, Тина!
Но
Займись ими!
Дверь хлопает, кашель папы затихает, и я поднимаю венчик. И вновь его роняю. Всхлипываю, в глазах все плывет от слез, которые жгут глаза. Вот почему он приблизил к себе Малька, вводил в курс своего дела и обещал передать пекарню. Он знал, что скоро умрет Сползаю по стене на пол.
И чего ты так расклеилась, деточка, слышу хриплый голос Верховного Жреца.
Папа умирает, поднимаю взгляд.
Люди слабые и часто умирают, всматривается в глаза. И часто подхватывают всякие нехорошие болячки. И пирожных я так и не искушаю сегодня, да?
Как вы можете быть таким жестоким?
Потому что ничем не могу помочь, ласково улыбается. Мне его в Жрецы не взять. Во-первых, он женат, во-вторых, не его это путь.
Тогда его путь умереть? вытираю слезы. Он же еще не старый И Я не хочу прячу лицо в руках и вою, чтобы он умирал не хочу
Если не я могу, то задумчиво тянет Верховный Жрец.
Кто?! убираю руки с лица и ищу ответ в желтых глазах старика. Кто?!
А хорошенько подумать?
Я не в состоянии думать. Мозг
расплылся вязкой и липкой субстанцией. Готова просить о помощи кого угодно. Хоть дьявола! Потерять отца? Что станет с мамой тогда? Она за ним уйдет, потому что любит. Да, в прошлом она накуролесила, но сейчас для нее нет никого ближе моего отца, и она не выдержит тоски по тому, кто смешил по утрам, кто вместе с ней ходил по приютам и кто пёк каждый день свежие булочки с маком.
Ладно, Жрец щурится, кровь, что может подарить человеку зверя, только у Верховного Жреца и
И?
Кто у нас главный в лесу? М? еще сильнее щурится, будто пытается пронзить взглядом мой череп.
Медленно моргаю и шмыгаю. Он говорит об Альфах Северных Лесов. О ком же еще?
Да. Только и они могут твоего отца обратить и излечить волчьей кровью, но про себя я уже сказал. Моя власть ограничена. Ну, что думаешь, Тинара, стоит ли просить помощи у двух очень голодных волков?
Мне холодно от его взгляда.
Либо прими волю вашего бога, который решил, что Саймон достаточно прожил под его светом. Ты ведь частая гостья в храме на центральной площади. Утешься молитвами к Солнцеликому Отцу. И ведь твой папа прожил хорошую жизнь. Подумаешь, внуков и правнуков не увидит и подумаешь, что его жена сойдет с ума после его похорон.
Ты должен был мне сказать! доносится отчаянный крик мамы. А не скрывать! Я ведь доверилась тебе, думала, что ты никогда меня не обманешь! Я должна была заподозрить что-то неладное! Должна! Саймон!
Как любят говорить умные люди, шепчет Верховный Жрец и смахивает слезу с моей щеки, исправить можно все кроме смерти.
Они мне помогут? медленно выдыхаю
Разве они смогут отказать такой сладкой ягодке? Ты их очаровала, Тина. Ты дочь своей матери. Ты можешь воспользоваться ситуацией.
Поджимаю губы. Стоит ли моя гордость смерти отца? Если я сейчас могу продлить его жизнь, в которой он проживет долгие счастливые годы с моей мамой-зверюгой, то я должна рискнуть, пусть мне страшно и стыдно.
Если вы смогли однажды моей маме стереть память, то и меня сможете от нее избавить?
А ты уже рвешься в Жрицы Затмения? Жрец вскидывает бровь. Посмотрим, Тина, как завяжутся узелки твоей судьбы.
Опять кашель. Громкий, лающий и надрывный. Жрец подхватывает с пола пустую склянку из-под микстуры, облизывает горлышко и недовольно причмокивает:
Да она испорчена, хмурится. Городские лекари любят обманывать.
Я готова шепчу я и хватаю Жреца за его широкий рукав белого балахона, когда до меня доносится тихие причитания мамы, что это она виновата. Пусть будет рыжим волком, чем мертвецом.
И вновь прорываемся сквозь тени, и опять меня хлещут ветки по лицу, царапают колючки, но затем под босыми ногами чувствую не мягкий мох, а прохладные камни. Мостовая? Вскрикиваю, когда падаю на колени. Больно.
Сладкая ягодка пришла просить аудиенции с Альфами Северных Лесов! кричит Верховный Жрец позади меня, а я в тихой панике смотрю на запертые высокие ворота. Ой, простите, Тинара дочь Саймона, рыжего пекаря из Альрана, явилась! И без пирожных! А мы все так на них надеялись!