Уже на пороге Ханс обернулся и сказал:
На твоей прялке нужно сменить подножку, мама.
Ты сам можешь сделать ее, Ханс.
Могу. На это денег не надо. Но тебе нужны и шерсть, и перья, и мука, и
Ладно, ладно! Хватит. На твое серебро всего не купишь. Ах, сынок, если бы деньги, которые у нас украли, вдруг вернулись сегодня, в этот радостный день накануне праздника святого Николааса, как бы мы обрадовались! Еще вчера вечером я молилась доброму святому
Мама! с досадой перебил ее Ханс.
А почему бы и нет, Ханс? Стыдно тебе упрекать меня за это. Ведь я поистине
такая же набожная протестантка, как и любая благородная дама, что ходит в церковь. И если я иногда обращаюсь к доброму святому Николаасу, так ничего худого в этом нет. Подумать только! На что это похоже, если я не могу помолиться святому без того, чтобы мои родные дети на меня не напали! А ведь он как раз покровитель мальчиков и девочек Замолчи! Жеребенок кобылу не учит!
Ханс слишком хорошо знал свою мать, чтобы возражать ей хоть словом, когда голос ее становился таким резким и пронзительным, как сейчас (а это случалось всякий раз, как она заговаривала о пропавших деньгах), поэтому он сказал ласково:
А о чем ты просила доброго святого Николааса, мама?
Я просила, чтобы он не давал ворам спать ни минуты, пока они не вернут денег, если только это в его силах; или же чтобы он прояснил наш разум и мы сами смогли найти деньги. В последний раз я видела их за день до того, как ваш милый отец расшибся Впрочем, тебе это хорошо известно, Ханс.
Это мне известно, мама, грустно ответил он, ты чуть не перевернула весь дом, пока искала их.
Да, но все напрасно, жалобно промолвила мать. Как говорится: тот найдет, кто спрятал.
Ханс вздрогнул.
А ты думаешь, отец мог бы сообщить о них чтонибудь? спросил он с таинственным видом.
Конечно, ответила тетушка Бринкер, кивнув. То есть я так думаю, но это еще ничего не значит. На этот счет я меняю свои мнения чуть ли не каждый день. Может, отец отдал деньги за те большие серебряные часы, что у нас хранятся с того самого дня. Но нет этому я никогда не поверю.
Часы не стоят и четверти этих денег, мама.
Конечно, нет, а твой отец до самой последней минуты был рассудительным человеком. Он был такой степенный и бережливый, что не стал бы делать глупости.
Но откуда же у нас эти часы, вот чего я не могу понять, пробормотал Ханс не то про себя, не то обращаясь к матери.
Тетушка Бринкер покачала головой и бросила скорбный взгляд на мужа, который сидел, тупо уставившись в пол. Гретель стояла рядом с ним и вязала.
Этого мы никогда не узнаем, Ханс. Я много раз показывала часы отцу, но для него они все равно что картофелина. В тот страшный вечер он пришел домой ужинать, передал мне часы и велел бережно хранить их, покуда он сам их не попросит. Едва он открыл рот, чтобы добавить еще чтото, к нам ворвался Броом Клаттербоост и сказал, что плотина в опасности. Ах! Страшна была вода в том году в неделю святой троицы! Мой хозяин схватил свои инструменты и убежал. Последний раз видела я его тогда в здравом уме. В полночь его принесли домой полумертвого; голова у него, бедного, была вся порезана и разбита. Со временем лихорадка прошла, но разум к нему не вернулся, нет Ему становилось все хуже и хуже с каждым днем Никогда мы ничего не узнаем
Ханс все это слышал и раньше. Не раз он видел, как мать в дни острой нужды вынимала часы из тайника, почти решившись продать их, но так и не поддалась этому искушению.
«Нет, Ханс, говорила она, мы ведь еще не умираем с голоду. Не будем же нарушать доверие отца!»
Сейчас сын ее вспомнил несколько таких случаев и тяжело вздохнул. Потом покатил кусочек воска по столу в сторону Гретель и сказал:
Да, мама, ты молодец, что сохранила часы Многие давнымдавно променяли бы их на золото.
И тем позорнее для них! негодующе воскликнула тетушка Бринкер. Я бы так не поступила. К тому же знатные господа до того несправедливы к нам, бедным людям, что, стоило бы им увидеть такую ценную вещь у нас в руках, они, даже расскажи мы им все, чего доброго, заподозрили бы отца в
Щеки Ханса залились гневным румянцем:
Они не посмели бы это сказать, мама! Посмей они только я бы
Он сжал кулак, видимо решив, что последние слова этой фразы слишком страшны, чтобы произнести их в присутствии матери.
Тетушка Бринкер улыбнулась сквозь слезы, гордясь негодованием сына:
Ах, сынок, ты честный, славный мальчик С часами мы никогда не расстанемся. Перед смертью дорогой ваш отец, быть может, придет в себя и спросит о них.
Придет в себя, мама! повторил Ханс. Придет в себя и узнает нас?
Да, сынок, почти шепотом ответила мать. Такие случаи бывали.
За разговором Ханс чуть не позабыл о том, что собирался идти в Амстердам. Мать редко говорила с ним так откровенно. Теперь он чувствовал себя не только ее сыном, но и ее другом, ее советчиком.
Ты права, мама, с часами мы не должны расставаться. Мы всегда будем хранить их ради отца. Да и деньги, может, найдутся, когданибудь неожиданно.
Никогда! воскликнула тетушка Бринкер, рывком снимая последнюю петлю со спицы и тяжело роняя недоконченное вязанье на колени. И думать нечего! Тысяча гульденов! И все