пропали в один день! Тысяча гульденов Ох! И куда они только девались? Если они пропали дурным путем, вор признался бы в этом перед смертью Он не посмел бы умереть с таким преступлением на душе!
Может, он еще не умер, сказал Ханс, стараясь успокоить ее. Может, мы когданибудь узнаем о нем.
Ах, дитя, промолвила мать другим тоном, какому вору взбрело бы в голову прийти сюда? У нас в доме, слава богу, всегда было чисто и опрятно, но небогато; ведь мы с отцом все экономили да экономили, чтобы скопить коечто, как говорится: «Понемножку, да часто, вот и сумка полна». Так оно взаправду и вышло. Кроме того, у отца уже были немалые деньги, полученные за работу в Хеернохте во время большого наводнения. Каждую неделю мы откладывали гульден, а то и больше ведь отец работал сверхурочно и получал немалую плату за свой труд. Каждую субботу вечером мы скольконибудь добавляли к отложенным деньгам, не считая того времени, когда ты, Ханс, болел лихорадкой и когда родилась Гретель. Наконец кошелек был так набит, что я заштопала старый чулок, и мы начали класть деньги в него. Теперь мне кажется, будто денег в нем набралось до самого верху и всего за несколько недель. В те годы жалованье платили хорошее, если рабочий коечто смыслил в технике. Чулок все наполнялся медью и серебром и золотом тоже. Ну да, можешь открыть глаза еще шире, Гретель. Я, бывало, со смехом говорила отцу, что не из бедности ношу свое старое платье А чулок все наполнялся и был так туго набит, что я не раз, проснувшись ночью, тихонько вставала и при лунном свете шла пощупать его. Потом на коленях благодарила господа за то, что со временем дети мои получат хорошее образование, а отец сможет отдохнуть от своих трудов на старости лет. Порой за ужином мы с отцом поговаривали, что хорошо бы, мол, заново переделать камин и построить хороший зимний хлев для коровы. Но мой хозяин метил куда выше этого. «Большой парус ловит ветер, говорил он. Скоро мы сможем позволить себе все, что захотим» И потом мы вместе распевали песни, пока я мыла посуду. Ах «На тихом море за рулем легко» С утра до ночи не было у меня никаких огорчений. Каждую неделю отец вынимал чулок, клал туда деньги, а сам смеялся и целовал меня, пока мы вместе завязывали тесемки Ступайка, Ханс! Сидишь тут разинув рот, а день на исходе! резко закончила тетушка Бринкер, краснея при мысли о том, что слишком откровенно говорила с сыном. Давно пора тебе в путь.
Ханс все время сидел, устремив серьезный взгляд на мать. Теперь он встал и спросил почти шепотом:
А ты когданибудь пыталась, мама?..
Мать поняла его:
Да, сынок, часто. Но отец только смеется или смотрит на меня так странно, что у меня пропадает охота спрашивать. Когда в прошлую зиму ты и Гретель заболели лихорадкой и хлеб у нас почти вышел, а я ничего не могла заработать ведь я боялась, как бы вы не умерли, пока меня не будет дома, ох, как я тогда старалась! Я гладила его по голове и шептала ему о деньгах ласково, как котенок: «Где они?.. У кого они?..» Все напрасно! Он только дергал меня за рукав и бормотал такую чепуху, что вся кровь у меня застывала. Под конец, когда Гретель лежала белее снега, а ты бредил на кровати, я крикнула ему, и мне казалось, что должен же он услышать меня: «Рафф, где наши деньги? Знаешь ты чтонибудь о деньгах, Рафф? О деньгах в кошельке и чулке, что в большом сундуке лежали?» Но это было все равно, что говорить с камнем это было
Голос матери звучал так странно и глаза ее так горели, что Ханс, снова встревоженный, положил ей руку на плечо.
Успокойся, мама, сказал он. Забудем об этих деньгах. Я уже большой и сильный. Гретель тоже очень ловкая и работящая. Скоро мы опять будем зажиточными. Знаешь, мама, для меня и Гретель приятней видеть тебя веселой и радостной, чем иметь все серебро, сколько его есть на свете Ведь правда, Гретель?
Мама знает это, ответила Гретель всхлипывая.
Глава VI. Лучи солнца
Ну и ну! Хорошенькие у нас разговоры! А ведь праздник святого Николааса вотвот наступит! Не мудрено, что пряжа колет мне пальцы. Слушай, Гретель, возьми эту монетку и, пока Ханс будет покупать коньки, купи
себе вафлю на рынке.
Позволь мне остаться дома с тобой, мама, сказала Гретель, подняв глаза, блестевшие сквозь слезы. Вафлю мне купит Ханс.
Как хочешь, дочка И вот что, Ханс: подожди минутку. Еще три ряда и я закончу свое вязанье, а ты получишь пару самых лучших чулок на свете, хотя пряжа чутьчуть грубовата, и продашь их чулочнику на улице Хейренграхт. Выручишь три четверти гульдена, если хорошенько поторгуешься. В такой мороз и впрямь есть хочется: купи четыре вафли. Так и быть, отпразднуем день святого Николааса.
Гретель захлопала в ладоши:
Вот будет хорошо! Анни Боуман рассказывала мне, как будут пировать в богатых домах нынче вечером. Но нам тоже будет весело! Ханс купит себе красивые новые коньки и вафель покушаем. Вот счастьето! Смотри не раскроши их, братец Ханс! Хорошенько заверни да поосторожней засунь под куртку, а куртку застегни.
Конечно, отозвался Ханс, приняв чрезвычайно суровый вид от удовольствия и сознания собственной значительности.