Ханс Бринкер, или Серебряные коньки
Глава I. Ханс и Гретель
Солнце еще не взошло, но серая пелена на горизонте уже разорвалась, и ее края зарумянились, озаренные малиновым светом наступающего дня. Почти все добрые голландцы покоились в мирном утреннем сне; даже мейнхеер ван Стоппельнозе, этот достойный старый голландец, все еще дремал в сладостном забытьи.
По каналу, покрытому гладким, как стекло, льдом, время от времени пробегали на коньках люди: то крестьянка с туго набитой корзиной на голове, то бойкий юноша, который спешил в город на работу и, проносясь мимо дрожавших от холода ребят, строил им добродушную гримасу.
Между тем брат и сестра они были братом и сестрой, пыхтя и напрягаясь, привязывали себе чтото к ногам не коньки, конечно, нет, а просто деревянные полозья, грубо обточенные и стесанные книзу, с дырками, через которые были продернуты ремешки из сыромятной кожи.
Диковинные «коньки» сделал себе и сестре Ханс так звали мальчика. Его мать была бедная крестьянка, такая бедная, что она и подумать не могла о покупке настоящих коньков для своих детей. Но, как ни грубы были эти полозья, они дали возможность детям провести много веселых часов на льду; а сейчас, когда, стараясь надеть их, наши юные голландцы изо всех сил дергали за ремешки застывшими красными пальцами и так согнулись, что чуть не касались коленей сосредоточенными лицами, никакие несбыточные мечты о стальных лезвиях не омрачали их радости.
Но вот мальчик выпрямился и, широко раскинув руки, легко заскользил по льду, пересекая канал.
За мной, Гретель! небрежно бросил он девочке.
Слушай, Ханс, жалобно крикнула ему сестра, с этой ногой опять неладно! В прошлый базарный день ремешки натерли мне ногу; а сейчас больно, когда стягиваешь ее в том же месте.
Так подвяжи их повыше, ответил Ханс, не глядя на сестру и выписывая на льду великолепную восьмерку.
А как? Ремешокто короткий!
Ханс был голландцем, поэтому он только добродушно свистнул (мальчикангличанин сказал бы, что девчонки вечно надоедают) и вернулся к сестре.
И зачем ты надела эти башмаки, глупенькая? У тебя есть кожаные, почти неношеные. Твои деревянные и то лучше этих.
Что ты, Ханс! Или ты забыл? Ведь отец бросил в огонь мои хорошие новые башмаки, прямо в горящий торф. Не успела я оглянуться, как они уже совсем скорежились. В этих я еще могу кататься на коньках, а в деревянных нет. Ну, подвязывай, только осторожней
Ханс вынул из кармана ремешок; чтото напевая, он стал на колени рядом с Гретель и принялся подвязывать ее «конек», затягивая ремень со всей силой своих крепких молодых рук.
Ойой! крикнула девочка: ей было очень больно. Ханс нетерпеливо дернул за ремешок и развязал его. Он швырнул бы его на землю по примеру многих старших братьев, если бы не заметил слезинки, катившейся по щеке сестры.
Я все налажу не бойся, сказал он с внезапно вспыхнувшей нежностью. Только нам мешкать нельзя ведь нас мама ждет.
Он огляделся, словно ища чегото: сначала взглянул на землю, потом на голые ветви ивы у себя над головой и наконец на небо, теперь ярко расцвеченное голубыми, малиновыми и золотистыми полосами.
Нигде не было того, что он искал. Но вдруг мальчика осенило, и глаза его загорелись. Он сорвал с себя шапку и, выдрав рваную подкладку, прикрепил ее к носку изношенного башмака Гретель так, чтобы получилось чтото вроде мягкой подушечки.
Ну, торжествующе воскликнул он, завязывая ремешки со всей быстротой, на какую были способны его окоченевшие пальцы, вытерпишь, если я еще немножко затяну?
Гретель надула губки, словно желая сказать: «Ладно уж, можешь делать мне больно», но ничего не ответила.
Спустя секунду они, смеясь, летели по каналу, взявшись за руки и не думая о том, провалится под ними лед или нет: ведь в Голландии лед держится всю зиму. Он с решительным видом располагается на канале и, вместо того чтобы таять и худеть всякий раз, как солнце греет его довольно жестоко, день за днем набирается сил и вызывающе сверкает навстречу каждому лучу.
Но вот под ногами у Ханса чтото затрещало. Он укорачивал шаг, спотыкался и наконец растянулся на льду, дрыгая ногами.
Хахаха! расхохоталась Гретель. Вот так шлепнулся!
Но под ее грубой синей кофтой билось нежное сердце, и, все еще смеясь, она легко подлетела к лежавшему навзничь
брату.
Ты ушибся, Ханс?.. Э, да ты смеешься! Нука, поймай меня! И она умчалась.
Она больше не дрожала от холода, щеки ее горели, глаза искрились весельем.
Ханс вскочил на ноги и пустился вдогонку, хотя поймать Гретель было не такто легко. Однако не успела она далеко откатиться, как ее «коньки» тоже затрещали, Вспомнив, что порой уступка залог победы, девочка внезапно повернулась и покатилась прямо в объятия своего преследователя.
Хахаха! Поймал! крикнул Ханс.
Хахаха! Это я поймала тебя! возразила Гретель, стараясь вырваться из его рук.
В эту минуту послышался ясный, звонкий голос:
Ханс! Гретель!
Мама зовет, сказал Ханс, и лицо его сделалось серьезным.
Канал весь золотился в солнечном свете. Хорошо было дышать чистым утренним воздухом, и конькобежцы все прибывали.