Рэми послушался и уселся прямо на краю ниши, свесив ноги. Высоты он не боялся. Он как завороженный смотрел на синий огонь, на статуи богов в нишах, казавшихся в отблесках синего пламени живыми. Вот Радон,
самый сильный, самый главный, подаривший кассийцам татуировки и защиту. Вот Риадна, его строгая супруга. Мама часто ей молилась, говорила, что Риадна помогает одиноким матерям... и детям помогает. А вот там, чуть подальше, Сиель, вечно смеющаяся дочь Риадны и Радона, богиня счастья, и ее любимый брат и муж, всегда печальный Айдэ, бог смерти, главный на церемонии этим вечером.
Рэми посмотрел в каменные глаза Айдэ, казавшиеся живыми, полными боли, и вспомнил вдруг слова матери: «Смерть это не враг. Это награда или наказание. Награда для того, кто пройдет за грань сразу, получит покой, которого не знал при жизни, и возродится в новом, более сильном теле, и наказание для того, кто за эту грань пройти не сможет и будет вынужден блуждать в тенях нашего мира, пока боги его не помилуют. Айдэ справедливый судья, не больше. Но испокон веков его ненавидят, презирают, пытаются убить... хотя он всего лишь делает то, для чего создан встречает нас в конце пути, и он не виноват, что путь заканчивается именно там, где заканчивается». Не виноват. Но его все время винят. И ненавидят, и боятся. Как... Рэми никак не мог вспомнить, как кого.
И показалось вдруг, что браслет на запястье уколол болью.
Рэми оторвал взгляд от статуи Айдэ и перевел его вниз, туда, где вокруг каменного цветка начинали собираться безмолвные люди. Их становилось все больше, а в зале было так же тихо, так тихо, что можно было различить треск огня на треножниках и шелест магического пламени.
Люди казались безмолвными тенями. Лица, спрятанные под капюшонами, одинаковые темные накидки, плавные движения, бесшумные шаги. И вновь ни единого слова, ни смеха, ни кашля, ни лязга оружия ничего... Песня. Сначала Рэми ее едва замечал, но мелодия становилась все более сильной, все более тоскливой и надрывной.
Проклятые жрецы, неожиданно выругался Жерл. Кому угодно песнями душу разорвут.
Разорвут, согласился Рэми. В клочья. И только сейчас заметил тех, кто пел темные, почти незаметные в тени каменного цветка фигуры в бесформенных балахонах. И песня их была такой, какой и глаза их бога грустной, бесконечно грустной, и одежды их были такими же, как и царство Айдэ сосредоточием скорби и... покоя.
Покой вскоре уже царил везде: в продолжавшейся литься мелодии, в едва слышном шелесте ткани, в легкой поступи появившихся на ковровых дорожках танцовщиков. Гибкие, черные тела. Отблески синего на коже. Плавные, едва уловимые движения, складывающиеся в безумно красивый танец, поблескивающие на тонких запястьях и лодыжках браслеты из кровавика.
Самалийцы, едва слышно прошептал Жерл. Боюсь даже подумать, сколько золота отдал повелитель за эту церемонию. Дайте боги, чтобы виссавийцы образумились и к нам вернулись.
Виссавийцы... сердце остановилось и пустилось вскачь. Танцоры исчезли. Душа ветерком устремилась к дверям в зал, восхищением коснулась белоснежных, казалось, свитых из сияния одеяний.
Вождь, выдохнул Жерл. Проклятый вождь виссавийцев.
Вождь... Рэми смотрел и не мог насмотреться. Никогда в жизни он не видел столь потрясающе красивой ткани, тонкой, как паутинка, белоснежной, как первый выпавший снег. Казавшаяся живым существом, она с ревнивой любовью льнула к телу хозяина, оставляя открытыми лишь глаза и кисти рук, на которых тонкие серебряные цепочки, перекрещиваясь, соединяли кольца с браслетом на запястье.
Как же он молод, выдохнул Жерл. Зим пятнадцать, не больше. Теперь понятно, почему такой обидчивый. Разбалованный вниманием мальчишка, и ничего более.
Разбалованный. Мальчишка. Рэми почему-то стало страшно и душно. А еще горько до боли в груди.
Почему они прячут лица? выдохнул он.
Не только вождь, но и окружающие его виссавийцы в густо-синих одеяниях.
Никто не знает, ответил Жерл. Злые языки говорят, чтобы не пугать своим уродством, но я в это не верю.
Рэми вот тоже не верил. Замерев от восхищения, он смотрел, как медленно, плавно идет вождь по темному ковру, как переливается, течет с его плеч волшебная ткань, и движения кажутся нереальными, и все вокруг будто останавливается, стекает вместе с тканью.
И захотелось вдруг невозможного слететь вниз, догнать, зарыться лицом в белый шелк... но упруго развернулся внутри страх, быстро переросший в ужас, вновь обжег руку браслет, и Рэми вдруг успокоился. Уже почти и не веря, что миг назад ему было так плохо.
А вот и повелитель, сказал Жерл, делая незаметный знак скрытым в нишах дозорным.
Рэми вздрогнул. Над залом пронесся общий, похожий на стон вздох, и все, кроме виссавийцев, вдруг упали на колени. Повелитель появился из ниоткуда, улыбнулся приветственно вождю Виссавии, протянул
к нему руки, кажется, назвал его дорогим другом, отсюда не разобрать, да Рэми и не слушал.
Сжав ладони в кулак, он с жадностью всматривался в широкое лицо Деммида, разрисованное траурными рунами, в тщательно зачесанные назад каштановые волосы, отливавшие в синем свете темно-красным блеском, в переливы черного плаща, окутывавшего высокую фигуру.