К чему книга, заклинания? Сейчас завораживали плавные движения собственных пальцев, легкий лазурный шлейф в воздухе. Смех заклокотал в горле, синяя пыль сыпалась с ладоней, взлетая в ночь светящимися мотыльками. Много-много синих мотыльков. Сад стал волшебно красивым, озарился фиолетовыми огоньками, заиграл глубокими тенями. Вот она магия! Настоящая и живая, пронизывающая
насквозь, а не те глупости, которым учил немощный учитель!
Вирес Он медленно обернулся на зов, удивившись бледности матери. Мальчик мой
Мама?
Она стянула его с подоконника и посмотрела с таким страхом, что дыхание перехватило. Почему она так смотрит?
Никогда больше! Никогда больше так не делай! прохрипела она, судорожно прижимая его к себе. Ты единственное, что у меня осталось, слышишь! Если они узнают, то заберут
Капнула и разбилась о гелиотроп первая капля. Шестилетнему Виресу не хотелось, чтобы его забрали, потому он «больше так не делал». Вирес рос, капель было все больше, синее море внутри волновалось все чаще, и переполнявшая его сила просилась наружу все сильнее. Но это было его тайной. Он не хотел, не мог предать маму.
Он помнил еще тот весенний солнечный день, летящие ввысь скалы по обе стороны тропинки. Внезапный камнепад, толчок в плечи, сбросивший его с коня, и стук камней за спиной. Он помнил, как обернулся, хотел заплакать, увидел одного из дозорных, склонившихся над заваленным камнями отцом. И отчаяние на лице дозорного помнил, и тихий шепот: «Виссавийцы не успеют», слышал. А еще на всю жизнь сохранил в сердце последние слова умирающего отца: «Береги мать. Не бросай ее». Ему было пять лет. Но он обещал серьезно, как взрослый. И никогда не нарушал обещания.
А чаша переполнялась все больше сдерживать силу становилось все труднее. Приходили ночами дивные сны, мучили, заманивали в омут чужих мелодий. И Виресу казалось, что он плывет в синем огне, дышит им, живет им, и когда он просыпался, то долго лежал в темноте и смотрел, как гаснет, растворяется во мраке синее сияние... Но маме об этом никогда не говорил.
Пока однажды...
Мальчик мой открой окно, услышал он тихий шепот и распахнул створки, полной грудью вдыхая запах опавших листьев.
Ветер рвал занавески, холодил разгоряченные щеки. Возвращаться к кровати не хотелось. Чувствовать себя беспомощным тем более. Хотелось просто вот так стоять и не шевелиться, не думать
Мой архан, Вирес обернулся и непонимающе посмотрел на вошедшего слугу.
Стоит и ждет. Приказов, указаний, чего угодно но что Вирес мог приказать? От него впервые требуют что-то решить, что-то сказать. Что? Ему всего двенадцать, и раньше за него решала мать!
С кровати донесся тихий стон, ветер вновь рванул занавески, и слова слуги получились едва слышными бессмысленными
Мой архан, виссавийские целители не придут. Они ушли из Кассии ваша мать
умрет? пытливо посмотрел в глаза слуги Вирес.
Слуга не ответил, но Виресу и не нужен был ответ.
Убирайся! тихо прошептал он, чувствуя, как падают в гелиотропную чашу частые капли. Убирайся!
Пусть! Пусть уходят! Пусть все убираются! Он сам справится, со всем, наверное, справится
Колени отказались держать, по щекам покатились слезы бессилия. С кровати вновь донесся стон, и именно он придал Виресу сил. Если он и дальше будет стоять и ничего не делать, то мама умрет. И он останется один совсем один!
Вирес подбежал к кровати, резким жестом откинул одеяло, провел ладонями по ночной рубашке матери, разглаживая складки. Пахнет розами. Мама так любит этот запах. А еще травами и горечью лекарств. И виссавийцы не придут, и никто не придет, и никто не поможет но Вирес сможет сам сам Правда, сможет?
Дар помог. Дар вел, дар лился светом с ладоней. И мир вдруг отдалился, свет свечей стал расплывчатым, нереальным. Остались в этом мире только двое нет, одна. Она. Биение ее сердца, отзывающееся в ушах набатом, ее прерывистое дыхание, ее дрожащие губы. И собственный мягкий поток силы, укутывающий в синее одеяло магии. Помогло же! Помогло! И мама даже открыла глаза, улыбнулась ласково, подняла руку и погладила по щеке:
Сынок прости и откинулась на подушки.
И дар, столь близкий недавно, стал вдруг чужим, неподвластным. Мир вновь приблизился, заиграл россыпью звуков и запахов. Ветер кинул в окно пару листьев, сияние магии вдруг стало интенсивнее, ярче, а потом окрасилось огненными отблесками. Как пятна крови в гелиотропе.
Что-то не так! Горячо боги, как же горячо! И кожа матери плавится, обнажая розовое с белыми прожилками, мясо, и волосы трещат от жара, и по шелку рубашки расползаются уродливые пропалины, а губы, губы все еще улыбаются ласково и нежно. А в душе огненным цветком расцветает страх. Почему вот так?
Мама! закричал он, и, когда в ответ раздался лишь протяжный стон, выбежал из комнаты.
Не сумел! Опоздал! Предал!
Капли закапали в чашу еще быстрее, уже не находя в ней места. Вирес несся по коридорам замка, и шлейфом за ним летел ненасытный огонь. Маг выбежал по винтовой лестнице
на вершину башни и остановился, чувствуя, как бьет в лицо ветер. Огонь! Больше огня! Пусть сожрет и его, и замок, и лес! И боль его Жри, сволочь!