И не прогоню, ответил Арман, вновь принимаясь за бумаги. Но деревенских бить больше не смей. Не знаю, где ты всему этому выучился, но некрасиво это бить слабейших.
Сказал и не поверил сын кузнеца и слабейший.
И далеко не уходи, добавил он, когда Нар уже почти дошел до дверей. Когда я закончу, ты мне будешь нужен.
Чуть позднее, когда солнце село и сумерки погрузили стены тренировочного двора в темноту, мокрый от пота и злой, Арман нервно сжимал рукоять меча и смотрел на стоявшего перед ним, тяжело дышавшего Нара. Бросив меч слуге, Арман направился к выходу он не знал, откуда Нар так хорошо умел обращаться с оружием, да, если честно, и знать не хотел. Он просто нашел себе достойного противника, с которым позднее не раз дрался до изнеможения, до сладостной неги в мышцах, до состояния, когда все становилось неважным, а злость на себя, на трусливых рожан, на косо посматривающих дозорных, куда-то проходила.
Да и ждать осталось немного, всего лишь до конца лета. А там будет утомительный праздник, гости, подарки, и, что главное свобода! Тогда Арман обязательно получит письмо от повелителя, а в письме, скорее всего, приказ выйти на службу. А там новая жизнь. Новые знакомые. Новые друзья. И никакого более контроля. Никакого страха рожан и никаких подозрений. Надо только дождаться.
Ждать было томительно, и лето, жаркое, богатое на дожди, казалось бесконечным. Но самым ужасным был день перед праздником. Он мучительно растягивался, пытал ожиданием и тоской... еще чуть-чуть, и все закончится, еще слегка подождать...
Вечер пришел с долгожданной прохладой. Не в силах усидеть в спальне, Арман вышел на балкон, полной грудью вдыхая влажный ласковый воздух. Небо сегодня было прекрасным глубоким и бескрайним, украшенным жемчугом звезд, в саду, где начинали зреть первые яблоки, зажглись фонарики специально приглашенные иллюминаторы проверяли, как это будет выглядеть завтра ночью. На небольшом помосте тренировались жонглеры, взмывали в небо огненные стрелы, ровным слоем покрыла дорожки светящаяся в темноте пыль.
На поляне чуть поодаль полукругом встали арки высокорожденные гости не желали трястись по деревенским дорогам и собирались воспользоваться специально для них сооруженными переходами, в которых теперь мерным светом переливался синий туман. Красиво. Страшно дорого. И бессмысленно.
Травяного отвара, мой архан? спросил за спиной навязчивый голос. Вижу, что вы не можете уснуть.
Арман усмехнулся отвара? Завтра, в это же время, он отведает настоящего вина. С завтрашнего дня он сможет пить сколько захочет, и никто ему более не запретит. Завтра он станет совершеннолетним.
Травяной отвар горчил и отдавал мятой. Бросив взгляд поверх нефритовой чаши, Арман заметил двух всадников, что ехали по фонарной дорожке, и сразу же подумал
о стоявшем за его спиной слуге:
Старайся не попадаться на глаза опекуну, предупредил он Нара.
Арман знал, что ему не следовало ослушиваться Эдлая и надо было отвезти Нара в храм. Но временами, глядя на Нара, Арману казалось, что он смотрит в зеркало. И зеркало то начинает волноваться, когда волнуется Арман, внимательно слушает, когда он говорит, и понимает гораздо лучше, чем Арман понимал себя сам.
Разве так бывает, что не в силах отказаться от собственного слуги, и волнуешься, ждешь, когда его нет, когда задерживается слишком долго... и в то же время не хочешь неволить, не хочешь заставлять, жаждешь видеть в его глазах: «Да мой архан, я знаю». И уже зависишь от той искренности, от того немого понимания, каким от души одаривает какой-то рожанин.
Вот и сейчас Нар все понял без слов. Он смущенно улыбнулся, принял опустевшую чашу, склонился в поклоне и выдал уже привычное:
Как скажите, мой архан.
Надеюсь, ты уже готов к отъезду? спросил его Арман. Я собираюсь забрать тебя с собой в столицу. Но если тебя что-то тут держит и ты хочешь остаться...
Я так рад, мой архан. Я последую за тобой куда угодно, даже за...
... грань. Договаривать было не обязательно, Арман и так понял. Эти слова радовали и расстраивали одновременно. Ведь слепая преданность с чей-то стороны, подразумевала и упавшую на его плечи ответственность.
Арман кивнул Нару и вышел с балкона.
25. Рэми. Прощание
Стало вдруг холодно и душно. Не в силах дышать, Рэми попятился и едва слышно зашипел, ударившись бедром об угол стола. Очнувшись, он бросился к другому концу хаты, отодвинул занавеску, за которой спал Захарий, и упал на колени, закрыв лицо ладонями. И даже тогда память услужливо дорисовала в темноте увиденное: дедушка выгнулся на кровати дугой, раскрыл широко глаза и уставился в низкий потолок. Живые так не лежат...
Рэми... прошу тебя...
Почему? Почему так быстро?
Все еще не открывая глаз, натыкаясь на мебель, перевернув что-то на ходу, Рэми едва слышно воя направился к двери. И лишь когда его ладони коснулись створки, распахнул глаза, толкнул дверь и, уже не разбирая дороги, сбежал с крыльца.
Многоголовое море зверей бесшумно расступилось, влажная от росы трава шелестела под ногами, а лес молчал, тишиной оплакивая заклинателя. Рэми бежал и не видел дороги из-за слез: вдоль опушки, по обжигающе холодному ручью, по протоптанной ленте тракта. Он и сам не понял, как оказался у ворот, не помнил, как ударил кулаками в кованную решетку, разбивая ладони в кровь, не помнил, как его впустили, а очнулся лишь прижавшись к груди теплого после сна Жерла.