Я хмыкнул, и губы сами растянулись в усмешке. Если так, то Сфендослав ослаб, его войско дерется на два фронта, а город трещит. Алеша стоял рядом, готовый хоть сейчас рвануть в бой.
Надо к нашим, сказал я, выпрямляясь. Добрыня с Такшонем держатся, но долго не протянут, если Куря их дожмет. А твои купцы, Алеша, это наш клинок в спину Сфендославу.
Алеша кивнул, подхватил Ратибора, будто тот был мешком с картошкой, а я схватил Веславу. Мы двинулись через двор, пробираясь сквозь туман к звукам битвы.
Туман редел, и я уже видел узкие, кривые улицы, дома жались друг к другу. Крики битвы гремели все громче, звон металла резал уши. Где-то там Добрыня рубился с новгородцами.
Мы пробирались по узким улочкам Новгорода, мимо домов с закопченными стенами. Крики битвы слышались все ближе.
Я шел, зубы стиснув, и думал про Алешин рассказ. Добрыня с Такшонем бились с новгородцами, а Куря вцепился в них с тыла. Купцы подняли бунт, захватив полгорода.
Алеша, буркнул я, не оборачиваясь, твои купцы крепко держатся? Не разбегутся, если Сфендослав на них гаркнет?
Он хмыкнул, перехватывая Ратибора поудобнее, будто тот пушинка.
Крепко, княже. Им Сфендослав как кость в горле теперь. То, как они согласились бунт поднять говорит о том, что обрызло им все это. Знали, что он может их найти и обезглавить. Да вот Добрыня вовремя атаку начал. А я им защиту, как ты велел пообещал, торговлю они за это зубами держаться будут.
Веслава слабо кивнула, ее пальцы в мое плечо вцепились, как в перила на лестнице.
Купцы сила, прохрипела она. Прижмешь сдадутся. Дай им волю за тебя глотки врагам перегрызут.
Я усмехнулся. Веслава людей насквозь видела: где жадность, где страх, где гордость. Если она в этих толстосумов верила, значит, они и правда могли стать моим щитом. Но все равно что-то грызло изнутри. Сфендослав не дурак. Хитер, как лис, и злопамятен. Как он мог такой бунт прошляпить?
Я затормозил, прислушиваясь к гулу битвы. Где-то там, за кривыми улочками, Добрыня махал топором.
Хмыкнул. Сфендослав видел во мне главную занозу. И бросил все, чтобы меня сломать. Закрыл глаза на город, на купцов, на вече, лишь бы меня в яму зашвырнуть. А его Вежа сожрала его ресурсы, оставив слепым.
Я не один. Веслава, Ратибор, Алеша, Добрыня, Такшонь мои люди. Даже последний. Сфендослав мог знать мои ходы, но их он не просек.
Я выпрямился, слабость из ног ушла. Если Добрыня с Такшонем продержатся и если купцы не слиняют, я его достану. Зубами, топором, хитростью без разницы. Новгород будет мой. А там титул Великого князя. Два дня, чтобы город взять и встать над всеми.
Идем, отрывисто приказал я, помогая Веславе переступить через груду обломков. Нужно пробиваться к Добрыне. Если он и Такшонь еще держатся, мы их вытащим. А потом настанет черед Свендослава.
Алеша молча кивнул, взваливая на свое могучее плечо бесчувственное тело Ратибора, и мы, не медля ни секунды, устремились вперед. Туман неохотно расступался, постепенно редел, открывая взгляду извилистые, узкие улочки, заваленные всяким хламом обломками повозок, разбитой утварью, оружием. Но, несмотря на разрушения, в городе чувствовалась жизнь где-то раздавались крики, лязг металла, топот бегущих ног. Впереди, в туманной дымке, мелькали неясные тени, нарастал гул приближающегося сражения. Я шел, ощущая плечом тепло Веславы, слыша за спиной размеренные, тяжелые шаги Алеши.
Мы резко свернули за угол полуразрушенного дома, шум битвы обрушился на нас. Впереди высился высокий частокол, почерневший от времени и копоти, с часто вбитыми, заостренными кольями. За ним бушевало настоящее пекло: яростные, полные боли и отчаяния крики людей, пронзительный звон сталкивающихся клинков, утробный рев, в котором смешались ярость, страх и жажда крови. Я стиснул зубы до боли в скулах, чувствуя, как кровь начинает быстрее бежать по жилам.
Туман медленно поднимался, открывая все новые и новые детали разворачивающейся драмы. Частокол, преграждавший нам путь, становился все более отчетливым. За ним, в клубах пыли и дыма, кипела яростная схватка: неистовые крики, скрежет стали, глухие
удары тел, предсмертные хрипы. Я, не отрывая взгляда, шел вперед, прижимая Веславу. Ее тонкие пальцы мертвой хваткой вцепились в мое плечо, но она не издавала ни звука лишь тяжело, прерывисто дышала, упрямо глядя вперед, туда, где решалась судьба Новгорода. Мы неумолимо приближались к самому центру сражения.
Позади остались узкие, кривые улочки Новгорода. Мы смогли подняться на крепостную стену. Здесь не было никого, все были на стороне, где кипела битва.
Перед нами простиралось открытое поле, усеянное телами павших воинов, обломками щитов, сломанными копьями и стрелами, торчащими из земли. Я прищурился, напрягая зрение, пытаясь разглядеть хоть что-то в кровавом хаосе, царившем за частоколом. Там, в самом центре битвы, сражался Добрыня, мой верный соратник, моя правая рука. Его меч описывал смертоносные дуги, прорубая дорогу сквозь ряды врагов. Чуть поодаль я увидел Такшоня он, стоя во весь рост, отдавал громкие, отрывистые приказы своим воинам, размахивая тяжелым мечом. Его алый плащ, развеваясь на ветру, придавал ему вид грозного полководца. А дальше, за спинами сражающихся, я заметил печенегов степных кочевников, воинов хана Кури, которые, воспользовавшись сумятицей, атаковали наших воинов с тыла.