С обратной стороны приближаются ещё несколько машин. Пока несколько машин. Никоненко знает, что основной поток начнётся минут через пятнадцать. Вот тогда придётся поработать. По-стахановски.
Короче, мы тогда сотню машин вместе с грузом у немцев позаимствовали. Там пара бронемашин была и три легковых, довольно улыбался Анисимов.
Давай тот Опель-адмирал товарищу Сталину отправим? предлагаю я.
А зачем он ему?
Ему ни за чем. Наградит кого-нибудь. Можно и тебя наградить, но ты себе ещё что-нибудь подберёшь. Пока ездить всё равно нельзя.
Анисимов соглашается.
И двадцать машин из числа мобилизованных из колхозов верни им. Хоть какая-то компенсация. Лично я у тебя ничего забирать не буду. Только ты часть продовольствия пусти через военторг.
Мы немного поржали, когда спорили на тему, кто кого должен кормить.
Народ должен содержать свою армию! утверждал Анисимов.
Народ и армия едины! возражал я.
Что потом с дорогой сделали?
Подождали, когда плотность движения возрастёт, и взорвали стометровый участок. Затем начали обстреливать остальных из пушек. На сутки трассу перекрыли
Надо было ещё захватить
И-э-х! Не травите душу, товарищ генерал, кручинился Анисимов. Обнаружился дефицит водителей. Не брать же немцев на службу.
Водители у него ещё были, конечно. Но в частях на севере. Далековато.
Второй день повоевали ещё, потом отошли. Когда немцы крупные силы подтянули.
Славненько они там повоевали. Сотня трофейных машин, сотня уничтоженных, батальон пленных, батальон положили в бою и пару батальонов сильно потрепали. С минимальными потерями. Всегда бы и везде так.
Никоненко где?
Ушёл дальше в немецкий тыл.
Дай-ка ему задание мне страсть, как надо знать расположение немецких аэродромов. Бывшие наши бомбить бесполезно. Немцы знают, что мы знаем их местонахождение.
19 августа, вторник, время 09:05.
Дорога в сторону Молодечно за 5 км до него.
Лейтенант Беляков.
Надо бы отлежаться после контузии, но приходится идти. Неходячих машинами везут, но на всех не хватает, приходится топать ножками. Мне, так по-другому и нельзя. В машине трясёт, головная боль становится нестерпимой. Осколок в башку полбеды, зарастёт, а ходить мы умеем, пятнадцать камэ даже не разминка. Налегке-то.
Рядом сипит майор, из артразведки полка. Тоже ножками топает с перевязанной рукой. Настроение у нас не очень. У всех не очень, у всей колонны из полусотни бойцов. Нас, командиров, не считая сержантов, всего двое. Майор из старых, мы так называем всех, кто служил до войны. Нас, молодёжи военного призыва, много. Кто-то уже до командиров батальона дорос, но я, как и большинство, на взводе сижу. Да мне больше и не надо.
Идём и болтаем. Больше я, майору дыхалки не хватает.
Задолбали дойчи, жалуюсь я, то и дело тактику меняют. Представьте, товарищ майор, что они делают. Накрывают нас артиллерией, и пока мы ховаемся, пехота подходит на сто метров и ближе. Только пушки замолкают, они уже гранатами нас забрасывают. А то и танк подгонят. Как отбились, сам не понимаю. У соседей дежурный взвод весь положили
Слегка поправляюсь.
После, правда, их наша арта накрыла
А ты думал гордо пыхтит артиллерист.
Навстречу пылит небольшая колонна автомобилей и броневиков.
Гадство, б пыхтит майор, опять в кювет сворачивать.
Зато отдохнём, утешаю
его. Мне-то всё равно, а ему дух перевести надо.
Колонна вдруг съезжает с дороги, давая нам пройти. Из второго броневика кто-то выходит. Ого! Кто-то с большими звёздами!
Никитин что ли? всматривается майор. Нет, Никитин повыше вроде
Генерал! ахаю от неожиданности, горло перехватывает. Генерал Павлов!
Не понимаю, что со мной, голову поднимаю выше, почти на строевой шаг перехожу. И все остальные тоже! Не понимаю, как определить чувства, начинающие меня переполнять. Нас всех. Сосед майор втягивает живот и расправляет плечи. Всем хочется выглядеть бравыми и лихими. Ранили? Херня! Отдохнём чуток и зададим дойчам перцу!
Это не просто из-за того, что наш комфронта нас видит. Он и вся его свита выстроились вдоль дороги и отдают нам честь. Колонна останавливается, сопровождающая нас девушка-санинструктор бежит к генералу с докладом. Даже издалека видно, что девушка волнуется, запинается и краснеет. Стоящие рядом командиры улыбаются. Генерал что-то спрашивает, опять выслушивает, кивает и зычно командует:
Вольно!
Вольно, пищит девица, оборачиваясь к нам, и, полыхая всем лицом, бежит к колонне.
Мы возобновляем движение. Хочется опять перейти на строевой шаг, но генерал уже руку к козырьку не подносит, машет рукой, как бы говоря: «Идите уже, не напрягайтесь, вы не на параде».
Что меня толкнуло на нарушение устава, сам не знаю. Майор рядом аж зашипел от такого.
Товарищ генерал армии, разрешите обратиться? говорю прямо из строя, а этого делать категорически нельзя.
Обращайся, лейтенант, совершенно безмятежно генерал не обращает внимания на нарушение дисциплины.
Колонна без всякой команды, нарушив строй, который непроизвольно выравнивали при виде высокого начальства, останавливается.
Когда мы перестанем отступать, товарищ генерал армии? набрав в грудь воздуха, выпаливаю главный вопрос, который, знаю, мучает многих. В желудке становится чуть холодно от собственной дерзости.