Договорив, майор замер, профессионально фиксируя взглядом реакцию Алексея.
Несмотря на кажущуюся серьезность услышанного, Лапкин внутренне даже немного расслабился: ну, понятно, пошла в ход «тяжелая артиллерия»! Шохин агент Абвера, он его помощник, документы фашистская липа. Стандартный ход, зачастую неплохо действующий на непосвященных или тех, кто и на самом деле имеет грешок за душой. Вот только он-то как раз свой! И проходил множество самых разных проверок, в том числе и подобных этой. Да и посерьезней бывали, что уж там. Но самое главное даже не это кем бы ни был этот майор, он с практически стопроцентной вероятностью просто не может знать о содержании пакета! Не даром ведь Шохин настаивал на том, что вскрыть его имеет права либо сам народный комиссар, либо его заместитель и никто другой! Так что мимо
На этот счет ничего сказать не могу. Во время нахождения в тылу противника, в каких бы то ни было подозрительных действиях товарищ капитан ни мной, ни моими бойцами замечен не был, контактов с врагом не имел и никакого пакета ни от кого не получал. Да и затруднительно было бы фрицам ему что-нибудь передать к тому времени, как товарищ капитан подошел, мы тех егерей уже перебили, о чем я в соответствующем рапорте вчера и указал.
А если подумать? Вы ведь понимаете, товарищ лейтенант пока еще «товарищ лейтенант», что мы умеем
спрашивать и иначе ? И рассказать все, что знаете, вам в любом случае придется? Нет, я ни в коем случае не давлю, у вас есть время подумать. Лично я склонен предполагать, что вас просто-напросто использовали втемную. Что, разумеется, не освобождает от ответственности время сейчас военное, со всеми вытекающими отсюда последствиями и серьезностью наказания. Но если вы поможете разоблачить фашистского шпиона понимаете, о чем я?
Понимаю, равнодушно пожал плечами Алексей. Просто не о чем рассказывать.
Ну, что ж, тогда придется
Что именно ему придется, лейтенант Лапкин так и не узнал помешал внезапно зазвонивший телефон. Подняв трубку, майор бросил стандартное «Коболев у аппарата», несколько секунд слушал, с каждым мгновением меняясь в лице:
Так точно, понял! Да, разумеется, с ним все в порядке. Слушаюсь!
Вернув трубку на рычаги, он решительно затушил недокуренную папиросу в и без того полной окурков массивной пепельнице:
Все, товарищ лейтенант, закончились наши разговоры. Приведите себя в порядок, через сорок минут вас ждет товарищ народный комиссар. Кабинет желательно не покидать теперь это не приказ, а убедительная просьба. Как будете готовы, я провожу.
А как же Абвер и дезинформация? не удержался Лапкин. Выходит, я больше уже не сообщник фашистского агента, что ли?
Коболев досадливо поморщился, внезапно перейдя на «ты»:
Лейтенант, ну ты же сам все прекрасно понимаешь! Никто тебя ни в чем не подозревает, да всерьез и не подозревал, но и без проверки было никак нельзя думаешь, мало вокруг настоящих шпионов и диверсантов? Поверь мне, хватает. Лично я максимум по четыре-пять часов в сутки сплю, да и товарищи мои не больше. А тут еще ты с этим пакетом, как снег на голову «мол, мне лично к товарищу Берия надобно, причем срочно»! Мой тебе совет: ты свои фронтовые привычки, чуть что за оружие хвататься, забудь. Повезло еще, что не пристрелили сгоряча, нервы у ребят тоже не железные. Так что учти на будущее.
Виноват, вырвалось, искренне смутился Алексей. Устал просто немного. Обязательно учту.
Да понимаю я все, не за что и извиняться. Собирайся, опаздывать нельзя.
А протокол? нахмурился лейтенант, кивнув на лежащий перед майором лист. Подписать разве не нужно?
Этот-то? усмехнулся Коболев, разрывая наполовину заполненный лист (до Алексея только сейчас дошло, что сегодня майор практически ничего и не записывал в отличие от вчерашнего дня) сначала напополам, затем еще и еще раз. Нет, не нужно. Теперь ты уже не в моей компетенции, так что вряд ли мы еще раз увидимся. Ну, и чего застыл? У тебя полчаса когда вернусь, чтобы был готов!
Спрашивать, что с ним будет дальше, лейтенант ОСНАЗа Алексей Лапкин не стал и так понятно, что ответить майору будет нечего
Геленджик, 1113 февраля 1943 года
Если за первые проведенные в Геленджике сутки Степан написал едва ли не больше, чем за всю предыдущую жизнь (преувеличение, понятно, но не настолько уж и большое), то за следующую пару дней он еще и наговорился на несколько лет вперед. Поскольку неугомонный Шохин, лишь изредка и ненадолго отлучаясь по каким-то своим особистским делам, постоянно требовал вспоминать какие-то подробности, не вошедшие в отправленный в Москву «рапорт». И старлей, что удивительно, вспоминал. Вроде бы мелочи, поначалу показавшиеся малозначительными и неважными, но кто его знает, как оно обернется в будущем? Возможно, никак, поскольку оное будущее с его, Алексеева, попаданием в сорок третий год, в любом случае уже изменилось, а возможно, в чем-то предкам и поможет. Например, фамилии наиболее известных предателей-перебежчиков, переметнувшихся на запад в этой теме Степан особо силен не был, но с полдесятка фамилий из семидесятых-восьмидесятых годов вспомнил. Если сумеют их найти, пусть присматривают с прицелом на будущее, понятно, глядишь, какой толк и выйдет.