Помолчав, собираясь с силами, еще пару минут, Анатолий снова заговорил медленно, словно бы обдумывая каждое следующее слово на самом деле морпех понимал, что ему просто все труднее и труднее разговаривать:
Слушай, а что ты там за песню имел в виду? Ну, когда товарищ твой пришел?
Песню? А, понял. Так это ж знаменитая песня бомбардировщиков, ее сам Утесов поет, неужели не слышал?
Степан достаточно немелодично к более музыкальному исполнению ситуация как-то не слишком предрасполагала, да и шумновато было пропел-проорал известный куплет:
Мы летим, ковыляя во мгле,
Мы ползем на последнем крыле.
Бак пробит, хвост горит и машина летит
На честном слове и на одном крыле
Там дальше еще про сбитый «Мессершмитт» что-то было, только не помню, к сожалению. Неужто ни разу не слышал?
Не довелось, увы. А песенка, видать, и впрямь хорошая, коль сам товарищ Утесов исполняет. Про пилотов, опять же. И слова правильные, летчик с трудом перевел дыхание, бледно улыбнувшись:
Ну, вот и все. Похоже, долетели, вон подходящее местечко, попытаюсь сесть. Повезло, что практически по курсу. Пристегнись, ремни под тобой. Дальше делай, что велю. И ноги на педали поставь, уже можно. Попытка у нас одна-единственная, второй не будет. Главное, не бойся. Просто слушай меня. Что б ни случилось слушай меня.
Послушно нащупывая липкие от подсохшей крови привязные ремни (ни о какой брезгливости и речи не шло, старлей отлично осознавал, что от этого зависит его собственная жизнь), Алексеев бросил быстрый взгляд вперед. И ничего не понял. И где, спрашивается, летун высмотрел это самое «подходящее местечко»? Или он имеет в виду вон ту крохотную долинку между двумя невысокими, поросшими лесом горами? Похоже на то да и никакая она не крохотная, просто высота еще достаточно большая, вот Степан и не угадал с масштабом. Впрочем, ему простительно, поскольку ни разу не летчик, да и самолет видел или с земли, или из десантного отделения.
Приготовься прохрипел Анатолий. Уже скоро
Морпех снова взглянул сквозь остекление. Отстраненно подумав, что лучше бы, пожалуй, этого не делал. Долина или как там ее правильно называть с точки зрения геоморфологии? Пологая седловина? Горная равнина? стремительно приближалась, буквально с каждой секундой вырастая в размерах. Очень так пугающе быстро вырастая. Уже можно было разглядеть росшие на ее поверхности отдельные кусты и редкие деревца с припорошенными снегом елками.
Двигатель неожиданно замолчал. Настолько неожиданно, что в первое мгновение Степан даже не понял, что именно изменилось, и успел испугаться. Спустя секунду допер, что никакая это не поломка пилот просто выключил его за ненадобностью, переходя в планирование. Ну, если еще можно планировать с высоты каких-то нескольких десятков метров, конечно
Держи штурвал, сейчас коснемся! из последних сил выкрикнул летчик. На себя тяни, на себя! Да помогай же, б, сам не справлюсь!
Что именно Степан делал дальше, бездумно повинуясь отрывистым, буквально выхаркиваемым вместе с кровью и выступившей на губах розовой пеной, командам, он потом так и не смог вспомнить. Не отложилось в памяти. Просто нарезка, как уже бывало раньше, отдельных кадриков, практически не связанных друг с другом: опасно опустившийся нос самолета немного приподнимается, нехотя отзываясь на движение штурвала мощный толчок шасси коснулись грунта металлический скрежет и протяжный стон рвущегося металла еще один рывок, куда более мощный, стремящийся развернуть самолет боком, опрокинуть, разломить транспортник резко проваливается вниз, ложась на брюхо шасси все-таки не выдержало, слишком велика оказалась скорость что-то грохочет, лязгает, хрустит и ломается кромки крыльев рубят молодые елки и деревья, сминаясь и разлетаясь клочьями рваного дюраля снова рывок удар скрежет и финалом оглушающая тишина, разрываемая лишь каким-то непонятным щелканьем, напоминающим звук остывающего мотора
Помотав тяжелой головой, Алексеев проморгался, понемногу приходя в себя. В кабине заметно пахло бензином и горячим маслом а вот запаха дыма, к счастью, не ощущалось, из чего он сделал глубокомысленный вывод, что самолет
все-таки не загорелся. Попытался снять руки со штурвала и не смог. Удивленно хмыкнув, все-таки разжал сведенные судорогой пальцы буквально по одному. Задумчиво поглядев на тяжело упавшие на колени, заметно подрагивающие руки, отстраненно подумал, что пилотирование, похоже, все-таки не его. Нет уж, ну его нафиг, лучше десять раз с парашютом сигануть или еще один немецкий танк гранатой спалить, чем еще разок за штурвал сесть!
Справившись с привязными ремнями, Степан аккуратно потормошил пилота за плечо. Потормошил и, всмотревшись в остановившиеся глаза, отвел взгляд. Опустив погибшему веки, морпех прикрыл его лицо летным шлемом и расстегнул куртку, забирая из нагрудного кармана документы. Мельком осмотрел ранения вся правая часть гимнастерки обильно пропиталась кровью; левый рукав, начиная чуть пониже подмышки тоже. С ума сойти, да как он с такими ранами вообще сумел посадить самолет?! В него же две пули попало, одна в руку, вторая в грудь! Да еще и разговор сколько времени поддерживал как теперь понимал Алексеев, исключительно для того, чтобы не отрубиться, не потерять сознание. С ума сойти, вот это сила воли у мужика была Что ж, спасибо тебе, Толик, ты сделал все, что мог, и даже больше спасибо А родным твоим я обязательно напишу если, конечно, сам в живых останусь