Отряд рыцарей Петра также лишился лишь одного бойца, да Александр был ранен. К счастью легко. Впечатляющая на вид дырка в руке кровоточила хоть и сильно, но не так, как если бы были задеты важные артерии или вены. Просто повезло.
Прокипятив по его просьбе чистые отрезы одежды и залив рану горячим вином* в качестве хоть какой-то дезинфекции, даже не знавшие этого слова русичи перевязали Александра.
*Никогда так не делайте. Вино для этого не только непригодно, но и крайне вредно.
Разбойников никто преследовать не стал. Арбалет и неплохая, пробитая всего в одном месте броня предводителя разбойников, кошель с серебром, а также меч стали законной добычей Александра.
Разбойника быстро допросили, особо не церемонясь и оставив в конце лишь кусок по недоразумению живого обжаренного мяса. Причём ни у кого, включая Александра, эта довольно жестокая процедура не вызвала ни сочувствия, ни христианского сострадания. Выяснилось,
что это была лишь часть шайки, которая частично состояла из жителей Бонди, в дневное время являвшимися обычными жителями городка, а вторая часть квартировала в ещё одной полноценной деревне из десятка домов в гуще леса. Общая её численность была под сотню человек, но половины сейчас в городке не было, а те, что были, в нападении участвовали лишь частично, так как главарь запретил трогать хорошо вооружённый караван и самые его верные люди к шайке не присоединились и ни о чём не знали. Хрипящий раненый же оказался не главарём, а лишь его правой рукой. Решился он на самостоятельное нападение с верными лично ему людьми, польстившись на богатую добычу, но просчитался с внезапностью нападения. Причём из-за арбалетчика. Что тому показалось странным в тренировке Александра теперь уже не узнать, но болт в сторожа он выпустил без команды. Да к тому же промахнулся. Из-за чего пришлось напасть не тихо, а после поднятой тревоги. Также умирающий рассказал, что Элезар попал к ним в плен. И сейчас его держали на заимке, где квартировали разбойники. Остался он там всего с одним охранником, но, скорее всего, туда же отправились сбежавшие. Следовало поспешить, однако возможный проводник был не в состоянии указать дорогу. В связи с чем его из чувства природной доброты прирезали.
Александра же восхитило абсолютное единодушие. Ни один из рыцарей не высказал ни слова про то, что не сто́ит рисковать и нападать на разбойников ради Элезара. Про русичей, обязанных ему свободой, и слов нет, но из новых спутников больше всех за юношу переживал, похоже, даже не Пётр, а здоровенный фландрец Бодуэн.
- С кем же я буду драться в поединках, если с мальчонкой что-то случится?! - квохтал он, напоминая огромного доброго мишутку из мультфильма про «Машу и Медведя», только в доспехах и с уникальным на взгляд Александра длиннющим мечом, который не походил на обычные «норманнские».
Аглаек, которого Пётр, вообще-то, уже дважды мягко отсылал для дальнейших проповедей, но тот прилип к отряду как банный лист, также очень живо поддерживал необходимость освобождения юноши.
Пока решали, что делать, проблема с проводником решилась сама собой. Неожиданно к стоянке вышел уверенный в себе мужчина, выглядевший по меньшей мере графом. Он представился Габриэлем. Все уже знали, что так зовут предводителя местных разбойников, и он только подтвердил показания уже умершего бывшего соратника. Доводом же к тому, что бы не повесить этого наглеца прям здесь и прямо сейчас стало то, что он готов был предоставить одиннадцать лучников для атаки на заимку, которые в данный момент на всякий случай прикрывали своего главаря из леса. Свой мотив у него был. Во-первых, уничтожить оппозицию в своей шайке, а во-вторых, не допустить разграбления логова. Всё это он высказал прямым текстом и столь гордо и уверенно в качестве своих условий, что невольно вызывал уважение. Хотя какое может быть уважение к грабителю, на счету которого наверняка не один десяток загубленных душ. Но, тем не менее Пётр выразил согласие на его предложение, когда узнал, что тот не только слышал о проповеднике и глубоко уважает его, но и сам бы хотел отправиться в Святую Землю вместе со своими лучшими и ближними людьми, чтобы искупить грехи.
Услышав это, Пётр отвёл Габриэля в сторону и о чём-то переговорил. Возможно, даже имела место исповедь, так как разбойник отошёл от монаха задумчивым, но каким-то удовлетворённым.
Через четверть часа все готовы были выступать. «Организованной толпой», как мысленно обозвал их построение Александр, они двигались через лес. Отряд из пятнадцати рыцарей в броне, русичи с Александром, которого не смогли оставить в лагере даже силой, а лишь добились обещания не лезть вперёд, а также Габриэль и его «благородные разбойники», как их окрестил Александр. Ему почему-то хотелось считать этого статного, прямого, с орлиным носом, красивого суровой мужской красотой человека неким французским Робин Гудом. Уж очень не вязался его образ с кровавым убийцей и насильником. Хотя умом он понимал, что в этой время то, что он считал преступлением, было обычным делом для воинов, и никакого кодекса рыцарства и благородства просто не существовало в природе*.