Что там? спросила она, когда Коннор навел лупу на свое запястье. Несколько минут он вглядывался в разноцветное мельтешение в стекле, а потом произнес каким-то странным, не своим голосом:
Ты знаешь а доктор был прав. Нити сделались плотнее.
Эмма заглянула в стекло и увидела в мешанине цветов золотые проблески. Лицо Коннора озарило, будто в нем самом в эту минуту вспыхнул свет. Он улыбнулся, снова сунул руку в волосы и рассмеялся.
Что? спросила Эмма.
Никогда не думал, что потеряю магию, признался Коннор. И что буду возвращать ее таким приятным способом, он помолчал и добавил уже серьезнее: Я понимаю, что это тебя задевает. Очень глубоко задевает.
Эмма усмехнулась. Сейчас, когда пелена удовольствия рассеялась, она тоже стала серьезнее.
Неужели? Даже не верится.
Почему же? Коннор вытянулся рядом с ней, заложил руки за голову. Ты милая и романтичная барышня. А такие относятся к плотским утехам как к неизбежному злу.
Улыбка Эммы искривилась.
Что тут можно ответить?
Впрочем, я вижу, что тебе все нравится, заметил Коннор с бесцеремонностью светского развратника. Что там, кстати, случилось с твоим женихом?
Эмма соскользнула с кровати и принялась одеваться. Пальцы дрожали. Платье снова придется гладить. Может, и не ходить на Йолле? Она уже видела фейери, незачем на них таращиться. Лучше остаться дома, доделать розу: вот подсушенные лепестки лежат.
Я вам помогаю, господин Осборн, сказала Эмма. Так уж получилось. Будем считать, что я просто добра к несчастному. Но не лезьте в мою душу. С вас хватит моей плоти.
Коннор понимающе кивнул. Свесился с кровати, подтянул к себе брюки и, нашарив в карманах несколько купюр, небрежно бросил их на стол. Эмма обернулась, вопросительно подняла бровь.
Еще одно оскорбление?
Там тридцать крон, с подчеркнутой официальностью заметил Коннор. Если вы ограничиваете наше общение своим телом, то я предпочитаю расплачиваться за него. Милостыни мне не надо.
Эмма взяла купюры. Пересчитала, разгладила потом скомкала и швырнула Коннору в лицо.
Мой жених прошептала она, понимая, что вот-вот расплачется, соблазнил меня, получил то, что хотел, и уехал. Ославил меня на весь Дартмун. Это все, что вы хотели узнать обо мне?
Что ломаться? Заполучила в постель богатого и умелого любовника так радуйся. Эмма понимала правоту того, что сказала бы ей любая женщина в Дартмуне и окрестностях но для этого она не была достаточно циничной и распутной.
Коннор понимающе кивнул.
Ты любила его? спросил он так, как мог бы спросить настоящий друг, которого у Эммы никогда не было.
Любила, ответила Эмма. И думала, что это навсегда. А потом он просто уехал. Вот и все.
Кто бы в восемнадцать думал иначе?
Коннор поднялся с кровати, подошел Эмма подумала, что если он прикоснется к ней, то она разревется. От мыслей, от чувств, от боли, что наполняла ее. Коннор какое-то время просто стоял рядом, а потом обнял. Прижал к себе, провел ладонью по волосам.
Кажется, у Эммы остановилось сердце.
Кажется, в комнате не осталось воздуха.
Так они стояли несколько бесконечно долгих минут, а потом Коннор негромко произнес:
Сегодня все-таки Йолле. Пойдем погуляем.
***
Они вышли на улицу поселка вечером, когда все окутало золотистыми сумерками. На Коннора смотрели с таким же любопытством, с которым, должно быть, таращились на фейери. Провинциальные кокетки, в которых даже самый придирчивый и внимательный глаз не нашел бы ничего привлекательного, отчаянно строили ему глазки, дородные мамаши таких же откормленных дочек, старательно отталкивали девиц за спины, и Коннор услышал:
Даже не смотри на него, Айма! От греха подальше.
Коннор вынул из кармана лорнет, который берег как раз для таких случаев, и навел его на мамашу и девицу обе покраснели, не зная, куда себя девать.
Не переживайте так, достопочтенная! заметил Коннор так, чтобы его услышали все. Грех со мной вашей дочери не угрожает. Я для этого слишком хорошо ее рассмотрел.
Его проводили шипением и отчетливым восклицанием:
Наглец какой, вы только поглядите!
На Коннора и так глядели, не сводя глаз. Огромное поместье, полтора миллиона на личном счету да пусть хоть овец сношает, он все равно был невероятно завидным женихом!
Эмма в сопровождении доктора Маквея шла поодаль; Коннор невольно заметил, что она держится с холодным отстраненным достоинством, не как девица, которая ищет жениха, а как вдова, которой уже ничего не нужно. Коннор вспомнил о той нелепой и совсем ему не свойственной мысли взять Эмму в жены и вдруг подумал уже серьезнее: почему бы нет?
О ней уже сплетничают. Наверняка говорят, что приживалка успела отдаться хозяину Дартмуна, чтобы ее не выпнули на улицу. Почему бы нет, она ведь уже успела расстаться с девичьей честью Коннор вспомнил, как изменилось лицо Эммы, когда она говорила о своем соблазнителе словно чья-то рука смяла его.
«Ей до сих пор больно, подумал он. И я невольно усиливаю эту боль».
Поселок был украшен оранжевыми гроздьями осенних цветов. Всюду горели огни, всюду пели и пили; работники местной пекарни сбились с ног, разнося подносы со свежей выпечкой считалось, что она может задобрить фейери и отвести беду. Посреди маленькой площади играл оркестр, и кружились пары; Коннор подумал, не пригласить ли Эмму на танец, но решил, что это будет лишним.