Вечер едва начался, но в трактире уже появились первые посетители, и Дин решил, что пора. Днем он помогал Смалю по хозяйству: разгружал повозку вместе с Ирвином и Рушем, кормил кур и свиней, мыл пол в главном зале Работы он, как и говорил друзьям не раз, не боялся, но все же приятно было сменить тряпку и метлу на любимый огненный инвентарь. Он пошел к выходу, махнув рукой местному музыканту, потрепанному мужчине средних лет, с которым договорился заранее. Они встали перед входом по обе стороны двери. Музыкант заиграл что-то бодрое, а Дин привычно начал расставлять чаши с огнем. Скоро все было готово, и, запалив с обоих концов свой посох, парень начал представление.
Некоторые прохожие удостаивали его лишь мимолетным взглядом, другие задерживались, увлеченные зрелищем, кто-то аплодировал. Посыпались монеты, людей собиралось все больше, многие, насмотревшись, не уходили, а заворачивали к Смалю промочить горло, как и рассчитывал Дин. Трактирщик уже не раз благодарил его за это.
Среди зрителей оказалось и несколько девушек парень ловил на себе их восторженные взгляды. Улыбка одной была совсем уж недвусмысленной, и Дин обратился к ней:
Я могу воспламенить что угодно, красавица, даже твое сердце.
Он глотнул маслянистой жидкости из одной из многочисленных своих бутылочек и выплюнул вверх мощный поток огня. Толпа восторженно взревела, девушка вышла вперед. Она и впрямь была мила и очень в его вкусе. С ней точно не соскучишься, а что ему еще нужно после выступления?
Дин взялся за шар на цепи, раскрутил над головой и заставил плясать вокруг себя, то подбрасывая вверх, то запуская будто прямо в толпу, конечно, рассчитав все так, чтобы никого не задело и не опалило. Движение было привычным и отточенным; сейчас заклинатель огня мог спокойно довериться своему телу и просто получать чистое яркое удовольствие от выступления ведь ради этого он и выходил к людям раз за разом. Однако сегодня вместо шара, пылающего, как солнце Фрайкорина, и послушного воле
артиста, перед глазами стояло холодное фиолетовое солнце Талатерна в небесах Хаммара. Именно оно освещало тогда дорогу троим путникам, отправившимся на поиски чуда.
Когда он закончил, девушка подошла и бросила в его мешок несколько монет и скомканную бумажку. Приглашение он получал такие не раз. Имя, время и место, где она хочет побыть с ним наедине. Дин проводил ее взглядом и вновь взялся за бутылочки и мешочки, заставляя огонь в чашах вспыхивать разным цветом. Потом поднял шест, и все началось сначала.
Наконец он устал, подобрал деньги и пошел назад в трактир. Приглашение он выкинул не читая. Днем еще думал, что хочет развлечься с кем-то подобным, но сейчас настроения не было. Стоило подумать о женских прелестях, как ему вспоминалась Айнери. В его мыслях она никогда не была обнаженной, не лежала в его постели, он просто сидел с ней рядом, держал за руку, возможно, целовал, но не более. Айнери была другой, слишком не похожей на прочих. Юные вертихвостки, так привлекавшие его прежде, теперь казались ему глупыми, пустыми. Раньше ему это нравилось: чем глупее, тем проще затащить в постель и тем проще забыть наутро, когда уходишь, не оборачиваясь. Сейчас ему хотелось чего-то более глубокого.
Лучше он в очередной раз поможет тихоне Нейлу убраться в зале после закрытия трактира, а та девица и без него долго скучать не будет и одна не останется. Ей этим вечером надо куда меньше, чем ему. Станет ли он снова таким же беззаботным и нужно ли ему это? Дин вздохнул, отгоняя невеселые мысли. Раньше ему казалось, что его сердце горячее любого костра, что сама стихия огня отметила его, а участь Элмиса, заключившего сделку с Фрахом, ему не грозит, ведь он носит на шее слезу огня Однако чем дальше, тем сильнее он ощущал, как рыжее пламя внутри светлеет, будто остывает. Неужели вместо жара Фрайкорина, сезона, в который он родился, ему теперь останется лишь белый огонь Майлингена?
«Когда заплачет огонь» так ведь говорят о том, что, скорее всего, не случится никогда?
Дин подобрал соломинку, шевельнул пальцами, доставая с изнанки искорку, и неотрывно смотрел на огонь, пока соломинка не сгорела дотла.
Плоть Триана зудела, день за днем, декана за деканой, он ощущал это непрерывно. Чесалось глубоко под кожей, под слоем чужого тела, куда не дотянуться. Даже просто сидеть неподвижно было невыносимо, хотелось ерзать, шевелиться, хотелось кричать и раздирать ногтями чужую плоть, ставшую его собственной. А больше всего хотелось покончить с собой, избавиться от страданий раз и навсегда. Ночью в кромешной тьме было чуть легче, но возникало чувство, будто он задыхается. Прежде свет был ему необходим, теперь же, как и прочие стихии этого мира, стал ему чужд, и это сводило с ума еще сильнее. Амдары не просто видят энергию, не просто чувствуют ее при касании, они ощущают само ее присутствие и могут взаимодействовать с ней даже на расстоянии. Свет, тепло, биение жизни для него все это почти исчезло. Такое чувство, будто, пытаясь схватить что-то, он вдруг осознавал, что у него нет пальцев.