Если я помогу тебе туда добраться, ты справишься дальше сам?
Да, справлюсь.
Хорошо. Итак, если я помогу тебе встать и идти, ты не будешь пытаться меня убить?
В глазах сарацина промелькнул едва заметный намёк на улыбку.
Уж никак не раньше, чем ты проводишь меня обратно, хоть я и дал клятву истреблять всех неверных при каждом удобном случае.
Синклер хмыкнул и шагнул вперёд, протянув здоровую руку.
Да будет так. Давай посмотрим, удастся ли нам поднять тебя на ноги. Будь осторожен с моей левой рукой: она сломана так же основательно, как твоя нога, зато забинтована куда как хуже. Когда ты поднимешься, мы выйдем, и я оставлю тебя справлять нужду. Когда закончишь, кликни меня; я приду и помогу тебе вернуться.
Когда они покончили с делами в отхожем месте, совсем стемнело, и они снова устроились в образованное скальным выступом убежище. Некоторое время рыцарь и сарацин толковали о случайных, незначительных вещах. Но всё было спокойно, оба устали и были слабы, поэтому довольно быстро погрузились в сон. Засыпая, Синклер успел подумать, что не мешало бы ему проснуться пораньше и на всякий случай убраться подальше отсюда.
Кто этот неверный пёс? Перерезать ему горло?
Голос прозвучал прямо над головой Синклера, и рыцарь почувствовал, как лезвие сильней надавило на его горло. Удар ножа казался неминуемым, но, когда тамплиер сжался в ожидании неизбежного, прозвучал непререкаемо властный голос аль-Фаруха, и рука с ножом застыла.
Нет! Не трогай его, Сабит. Он делил со мной хлеб и соль, и я его должник.
Человек по имени Сабит фыркнул и сел на корточки, убрав руку с лица Синклера. Однако нож от горла франка не убрал, хотя теперь не давил на рукоять.
Как ты можешь быть должником ференги, амир?
В голосе Сабита звучало нескрываемое отвращение.
Он неверный, ты не можешь быть связан с ним нашими священными законами. Что за смехотворная мысль!
Ты считаешь уместным смеяться надо мной за то, что я проявляю милосердие, Сабит?
Сурового тона слов аль-Фаруха оказалось достаточно, чтобы Сабит убрал нож от горла Синклера.
Нет, амир. Я лишь хотел...
Ты лишь хотел оспорить моё решение, полагаю.
Никогда, амир.
Сабит встал на колени и выпрямился, заглядывая в лицо своему господину.
Я просто подумал...
Странно, Сабит. Я и не подозревал, что ты умеешь думать. Но от тебя не требуется раздумий, лишь повиновение и верность. Ты согласен со мной?
Как будет угодно амиру.
Синклеру не нужно было видеть лицо Сабита, чтобы понять, как тот пал духом.
Превосходно. Теперь поблагодари Аллаха за его милосердие и моё хорошее настроение, а потом отведи ференги туда, откуда он не сможет услышать наш разговор. Он заявил, что не понимает нашей речи, но мне кажется, есть смысл проявить осторожность, поскольку нам многое нужно обсудить.
Аллах акбар. Слушаю и повинуюсь, амир.
Когда Сабит поднялся на ноги, аль-Фарух перешёл с арабского на раскатистый, с сильным акцентом французский язык:
Зря ты не уехал прошлой ночью, Лак-Ланн, ибо теперь ты пленник. Мой помощник Сабит хороший человек, но он начисто лишён гибкости и широты взглядов. Он готов был перерезать тебе горло.
Догадываюсь, пробормотал Синклер, стараясь говорить невозмутимо. Благодарю, что спас мне жизнь.
Он поколебался.
Я слышал, как он называл тебя «Амир». Это что, твоё имя?
Амир не имя. Так звучит в их устах мой титул. Я их эмир, понимаешь? Мы живём далеко от других людей, изъясняющихся на нашем языке. Бедуины, владеющие чистым арабским языком, говорят «эмир», но в наших краях принято произносить «амир». А сейчас ступай с Сабитом. Он побудет с тобой, пока я посовещаюсь с командирами, ибо мой отряд прибыл сюда в полном составе. Они доложат мне обо всём, что произошло за последнюю неделю. А тем временем Сабит отведёт тебя в сторонку и приглядит за тобой, пока я не решу, как с тобой поступить. Иди с ним и благодари Аллаха за то, что мне удалось остановить руку Сабита, прежде чем он успел тебя убить. Теперь он больше для тебя не опасен.
Благодарю ещё раз. Похоже, ты куда более влиятельный человек, чем мне показалось сначала. Что ж, пойду с твоим помощником.
Ступай. Сабит тебе поможет. Помоги ему подняться, Сабит.
Последняя фраза была произнесена по-арабски. Сабит повиновался, и в разгорающемся утреннем свете Синклер наконец-то сумел его рассмотреть. Этот здоровенный детина с двумя глубокими желобками между кустистыми бровями, с крючковатым, как клюв, костистым носом носил островерхий шлем со свободно намотанной поверх складчатой белой куфией; концы куфии ниспадали так, что складки скрывали нижнюю часть лица. Правый глаз Сабита был закрыт чёрной нашлёпкой, от неё тянулся вниз ясно видный даже в тусклом свете багровый шрам, который терялся под слоями ткани, закрывавшей рот и подбородок.
Левой рукой поглаживая рукоять висящего на боку длинного, изогнутого меча, сарацин протянул другую руку и рывком поднял Синклера на ноги. Тому потребовалось несколько мгновений, чтобы восстановить равновесие, после чего тамплиер сделал первый шаг к выходу из убежища. Сабит шёл позади него, на всякий случай положив руку на плечо христианина.