Между нами все кончено, произнесла она твердо. Назад дороги нет. Она взглянула Генриху в лицо. Если я пока не ответила «да» на твое предложение, то это не из-за Амори.
Я и не требую немедленного ответа, дорогая. Я человек терпеливый.
9
Шрифт размазывался от прикосновений: напечатаны они были на дешевой бумаге, но на каждом присутствовал серп и молот символ Коммунистической партии. Интерес Купер только возрос. Плакаты напомнили ей листовки, которые раздавали на улицах Нью-Йорка во времена Великой депрессии.
Спустя несколько дней на плакатах появился еще более грозный призыв: «TOUS AUX BARRICADES!»
Подобного лозунга не видели с момента изгнания нацистов. На величественных улицах района, где жила Купер, никаких баррикад не наблюдалось, но она слышала, что на «Левом берегу, который по традиции считался более революционно настроенной частью города, граждане откликнулись на очередной призыв к оружию. Она не могла упустить такое событие. Взяв фотоаппарат и надев самое потрепанное пальто и разношенные туфли, Купер пешком (поскольку водители такси и автобусов тоже бастовали) отправилась в Латинский квартал.
Неподалеку от площади Сен-Мишель она наткнулась на баррикаду. Для нее использовали уличный писсуар. Купер так и не смогла привыкнуть к этим чугунным сооружениям, которые встречались даже на самых нарядных улицах Парижа и были спроектированы так, что снаружи можно было разглядеть ноги тех, кто ими пользовался (а пользовались ими исключительно мужчины). Этот писсуар выворотили из мостовой и оттащили на середину улицы, где он представлял собой серьезное, весом в тонну, препятствие для любого транспорта. Защищал баррикаду отряд из мужчин и женщин, человек двадцать-тридцать. Купер сделала
пару фотографий, но сомневалась, примет ли редактор хоть какого-нибудь издания фото общественного туалета в качестве политического символа.
Мы вас не пропустим, заявила Купер одна из защитниц баррикады, швырнув ей обратно журналистское удостоверение. Мы здесь, чтобы задерживать всех фашистских ублюдков.
Но я не фашистка! запротестовала Купер.
Мужчина в белой нарукавной повязке участника Сопротивления и армейской каске неспешно подошел к ней. Он был небрит, к нижней губе прилип окурок «Галуаза».
Салют, камрад! Помните меня?
Она узнала его по лицу с резкими морщинами и беспечно-дерзкой манере Франсуа Жиру, самопровозглашенный партизанский лидер, познакомивший ее с Кристианом Диором.
Месье Жиру! Как поживаете?
Тот пожал плечами:
Соmmе со, соmmе cа. Служу Революции, как обычно. Он отогнул полу пиджака, демонстрируя черно-красную ленту, приколотую к блузону. Мне дали Medaille de la Resistance.
Купер заметила заткнутый за пояс револьвер.
Поздравляю!
А должны были вручить Legion dhonneur, сказал он обиженно. Но им известно, что я коммунист. А вы куда направляетесь?
Я слышала, сегодня должна состояться грандиозная демонстрация.
И вы хотите поглазеть на нее, как на спортивное состязание?
Я журналистка, ответила она с достоинством. Жиру пыхнул своей галуазиной, осыпав ее искрами.
Журналистка? Вы же пишете о мерзавцах, которые дерут по двадцать тысяч франков за платье. На эти деньги семья рабочего может кормиться целый год. Вы называете это журналистикой?
Если вы пропустите меня сегодня, я напишу совершенно о другом.
А откуда мне знать, что вы не шпионка?
Вам прекрасно известно, что я не шпионка, ответила она с негодованием.
Но Жиру не поддавался:
Я слышал, муж от вас сбежал. А вы очень подружились с графиней Диор. И как поживает старый педик?
Не смейте так его называть!
Мужчина оскалил острые зубы:
Похоже, вам нравятся всякие дегенераты. С чего бы это?
Диор мне нравится, потому что он талантлив, добр и щедр, отрезала Купер. Вы собираетесь меня пропустить?
Он прищурился от сигаретного дыма:
А что вы за это дадите?
Так он просто выклянчивал взятку! Она достала пару купюр в сотню франков и вручила ему:
В помощь Революции.
Он убрал деньги в карман, выбросил окурок в канаву и отдал ей каску.
Наденьте, сказал он, зловеще подмигивая. Сегодня тут будет весело, попомните мои слова.
Спасибо.
Туда, махнул он большим пальцем себе за спину. Но берегите голову, камрад. Капиталисты шутить не любят.
Да и мы тоже, крикнула женщина вслед Купер.
Каска оказалась тяжелее, чем выглядела, и сильно давила на лоб. Купер перебралась через заграждение и углубилась в Латинский квартал. Как всегда, на улицах тут бурлила жизнь, людей не разогнал даже начавшийся дождь. Уже не в первый раз Купер пожалела, что позволила Диору поселить себя в респектабельной части города. Насколько веселее было бы жить здесь, среди художников и революционеров. Она, конечно, не то и не другое, но и не фашистка, это точно.
Чем дальше она продвигалась в глубь улиц, тем меньше становилось искусства и больше революции. Группы мужчин и женщин маршировали с плакатами, выкрикивая лозунги. Казалось, все они стягиваются к определенному месту. Купер присоединилась к ним. Где-то впереди звучало хоровое пение. Сердце забилось чаще. Она вспоминала марши с отцом и братьями в Нижнем Ист-Сайде.