С уст Эмеку-Имбару уже хотел сорваться уточняющий вопрос, но, видимо, вспомнив предыдущую реакцию Кашшура на свое любопытство, так и не произнес его вслух.
Заметив это, Верховный жрец молвил:
Как только Ариду узнал о произошедшем с Бел-Ададом, он сразу сообщил об этом нам.
Значит, меня отпустят? с надеждой в голосе спросил я.
Лицо Кашшура, вновь превратившееся в бронзовую маску, повернулось ко мне:
Виновность Бел-Адада в растрате казенных средств на непонятные цели не освобождает тебя от ответственности за недобросовестное строительство хижины.
Из меня вырвался стон отчаяния, а Верховный жрец снова обратился к командиру стражников:
Что бы ни помышлял Бел-Адад за нашими спинами, он по-прежнему оставался храмовым писцом, и его убийство является делом государственного уровня. Этим объясняется мой приказ о задержании ремесленника Саргона и дальнейшее препровождение оного в тюрьму Эсагилы. Надеюсь, я сумел утолить ваше явное любопытство, командир?
Эмеку-Имбару продолжал сохранять непроницаемое выражение лица. Даже если он и переживал какие либо эмоции в тот момент, то ничем не выдал себя. Я даже подумал, что он и Верховный жрец могли бы стать неплохими соперниками в плане того, кто сумеет скрыть друг от друга как можно больше знаний.
Поскольку Кашшур ждал ответа, командир стражников молвил тоном, в котором не было ничего, кроме официальной вежливости:
В полной мере, Ваша Лучезарность.
Тогда вы можете быть свободны. Спасибо за донесение, Эмеку-Имбару. Возвращайтесь на службу.
Командир сдержанно поклонился и уже собирался уйти, как я окликнул его:
Стойте!
Он посмотрел на меня.
Вы нашли Сему? Торговца из северного пригорода?
Командир окатил меня ледяным взглядом, а затем сухо произнес, давая понять, что разговор окончен:
Нет, и твердым шагом вышел из зала суда.
«Сему... Куда ты пропал?!».
Что ж, произнес Верховный жрец, полагаю, следствие по делу об убийстве писца Бел-Адада можно считать законченным.
Найдите Сему, Ваша Лучезарность! взмолился я.
Верховный жрец медленно обернулся в мою сторону, и я все понял.
Его дальнейшие слова только подтвердили мои опасения:
Мы не намереваемся тратить время на поиски твоего возможного свидетеля, который располагает сомнительными сведениями.
Но он знает, что Бел-Адад погиб ночью...
Не имеет значения, когда он погиб. Главное, как он погиб, резко отрезал тот.
Что?! выдохнул я.
Кашшур, не обращая внимания на мой возмущенный возглас, повернулся к другим членам совета судей и спросил:
Ваше решение?
Те, не задумываясь, произнесли:
Виновен.
Виновен.
Виновен.
Каждое их слово, словно молот кузнеца, выколачивал из меня надежду на спасение и справедливость.
Мой внутренний мир, еще недавно казавшийся таким прочным, дал трещину.
Верховный жрец встал и торжественно произнес:
Согласно закону нашего Великого Хаммурапи, да хранят его боги в загробном царстве, если строитель возвел для человека дом, оказавшийся настолько непрочным, что он развалился и стал причиной смерти его владельца, то наказание такому строителю смерть.
Я сделал работу, как надо промямлил я, глядя в пустоту.
Доказательства и слова свидетелей говорят другом, холодно возразил Кашшур. Поскольку вина обвиняемого ремесленника Саргона полностью доказана и, учитывая то, что он не признался в содеянном...
Я признался, что строил этот дом, будь он проклят! рыкнул я, но Верховный жрец проигнорировал мой возглас.
...наказание в виде испытания Божьим судом не имеет смысла. Поэтому обвиняемый приговаривается к казни обезглавливание с помощью меча, а его останки должны быть захоронены в степи за городом, дабы никто, кроме палачей, не узнал места его последнего упокоения. Приговор привести в исполнение завтра на рассвете. Да хранит Эрешкигаль твою душу в Иркалле
Нет! Шамаш свидетель, я невиновен! закричал я, пытаясь встать, но на этот раз удар о стол оказался такой силы, что мрак и забытье окутали сознание почти мгновенно.
Глава 11
Я повернул голову в сторону камеры напротив, в надежде увидеть там Эшнумму, но она была пуста. Видимо, его увели на собственный суд. Мне стало немного жаль от того, что пришлось остаться в этом мрачном и холодном месте в полном одиночестве. Ассириец был не в счет. Сев, я прислонился спиной к стене и закрыл глаза.
«Вот и подошел конец твоему жизненному пути, Саргон. Завтра на рассвете ты примешь смерть и встретишься со своими отцом и матерью в загробном мире. Эх, я конечно, невероятно по ним скучаю, но, все же, не особо спешу. Однако, похоже, придется смириться с этим. Но, Шамаш мне свидетель, я этого не хочу! Может, есть какой-то выход отсюда? Возможен ли побег?».
Я подергал цепь, которая вновь сковывала ногу, но сразу стало понятно, что голыми руками ее не снять.
От всего, что произошло со мной за последние несколько дней, голова шла кругом.
«Надо было раньше о побеге думать, когда ты только узнал, что погиб писец Бел-Адад... Писец... Выходит, он и вправду был писцом! Ну, по крайней мере, я узнал ответы на два вопроса из тех, что задавал себе ранее. Откуда у простого корзинщика столько денег просто. Он был не корзинщиком, а писцом. Почему Бел-Ададом интересовались жрецы опять же, ответ прост. Он принадлежал храму Эсагилы и имел весьма почетную должность».