Карп молча кивнул.
У тебя что, язык уже вырвали? строго спросил Маркел.
Нет, сказал Карп.
Вот и славно! продолжал уже веселым голосом Маркел. А теперь мы будем вот как: я буду спрашивать, а ты будешь отвечать.
Я уже отвечал, сказал Карп.
Нет, опять строго сказал Маркел. Ты не ответил. У тебя спросили, куда девался тот нож, а ты сказал, что не знаешь. А знаешь!
Карп молчал. И было видно, что его теперь хоть веревкой надвое перетирай, а он ничего не скажет. И Маркел не стал об этом спрашивать, а вместо этого спросил:
Нож был вот такой? и показал, какой.
Карп утвердительно кивнул.
Черен огнем горел? Весь в самоцветах, да?
И Карп кивнул, что в самоцветах. Маркел засмеялся и сказал:
Ты что, и в самом деле боишься язык показать? А ты не бойся! Я же знаю, что не ты взял нож. Нет на тебе этого греха, я знаю. А на ком он есть, тому не сладко. Карп молчал. Тогда Маркел продолжил тихим голосом: Когда государь Иван Васильевич преставился, я у него тогда был в рындах. И тогда было вот как: вот тут я стою, а вот тут он. А вот тут Сеня, мой верный товарищ, тоже рында. А государь, наш господин, он в окошко смотрит на Москву и на все царство сразу. И вдруг вот так взялся за сердце, вот так рукой по груди стал скрести, и пуговка оторвалась, упала на пол, покатилась и закатилась под сундук. А пуговка золотая конечно! И Сеня смотрит на сундук, под который она закатилась, а я смотрю на Сеню. А государь стоит столбом и никуда уже не смотрит! А после зашатался и упал бы, когда бы мы его не подхватили! И сразу в крик, и сразу звать бояр, митрополита, все они прибежали, снуют А государь Иван Васильевич уже преставился у нас прямо на руках. После много времени прошло, похоронили государя, помянули, прошло еще, может, недели две и опять мы стоим, я и Сеня, а уже государя нет, а Сеня, вижу, так и смотрит, так и смотрит под сундук, куда тогда та золотая пуговка укатилась. Я не утерпел и говорю: что, Сеня, вспомнил про ту пуговку, хочешь ее подобрать незаметно, понести в кабак и там пропить? Так это грех великий, Господь тебе такого не простит, а поразит на месте! И только я так сказал, мой Сеня вдруг как зашатается, а после как шарах как сноп об землю! Об ковер, конечно! И так на месте и помер. И уже когда только помер, тогда у него кулак разжался и из него выкатилась та золотая пуговка. Это он, как я после думал и вспомнил, когда все вокруг забегали, когда государя не стало, незаметно наклонился к сундуку и подобрал ту пуговку. А после Господь и его подобрал! сказал уже громче Маркел и тут же грозно спросил: Кто взял нож?
Давыдка! сказал Карп. Давыдка Жареный! И тут же истово перекрестился и добавил: Прости, Господи, раба твоего Давыда, не ведал он, что творил!
А что, спросил Маркел уже без спешки, Давыдку уже что, того?
Того! быстро сказал Карп. Того!
Кто?
Не знаю! Вот истинный крест! И Карп перекрестился.
Как это было, расскажи, сказал Маркел совсем обычным голосом и только на дверь покосился. Дверь была плотно закрыта.
Карп покривился, помялся и начал рассказывать:
Толкотня тогда была, боярин, крики, набат. А государыня его держала, его от нее отнимали, а она не отдавала. Отнимал ее дядя Андрей. А она кричала немо! Родную же кровинушку зарезали! А про нож никто не вспоминал, он на траве лежал. И я бы его не заметил, но у него жало как огнем горело! И че́рен весь в самоцветах, и они тоже как огни. А я подумал: как змеиные глаза! И как я в них посмотрел, так и не мог оторваться! Колдовство это, боярин, было, вот что! Не бывает таких самоцветов! Я ли, что, самоцветов не видел? Да государыня у нас всегда вся в самоцветах, она их ох как любит, и покойный государь их ей горстями даривал! А тут, вижу, они в траве лежат. А после вижу Давыдку: он наклоняется и цап за нож, и в сторону, и нож за пазуху, и за Якима Зайцева, а там Яким Зайцев стоял, и я еще хотел крикнуть ему: Давыдка, что ты делаешь, это же какой грех смертный! Но тут как раз закричали другие, что где Мишка Битяговский, дайте Мишку, будем Мишку рвать и потянули меня к Мишке. И затянули. И так еще полдня прошло. А после, когда все уже затихло как-никак, я тоже сюда пришел, а народу здесь тогда было просто туча, ну, после такого как не выпить, руки же дрожат, и вдруг думаю, вдруг только вспомнил: а где Давыдка? А мне говорят: а он пошел на берег. Тут же у нас рядом берег, и когда нас отсюда уже гонят, когда уже надо закрывать, мы тогда идем на берег. А тут я пошел раньше, прихожу и за кустами вижу: лежит мой Дывыдка, уже насмерть зарезанный, вот сюда, в грудь, весь в крови, а ножа нигде не видно, вот как!
И тут Карп замолчал и стал медленно моргать. Маркел спросил:
А дальше что?
А ничего, сказал Карп. Я прибежал сюда, стал говорить, что там лежит Давыд убитый, они пошли со мной, а там уже нет никого. И так он пропал, этот Давыд.
А кто он был такой? спросил Маркел.
Раньше был добрый мастер, сказал Карп. А после спился.
И что, спросил Маркел, так и не нашли его? Не всплыл?
А кто будет его искать, сказал Карп. Никого у него не осталось, всех пропил. А ножик был славный! И из-за него его зарезали.