Когда он к ней подошел, там дверь была уже опять закрыта, а на крыльце стоял стрелец.
Здорово живем, сказал Маркел.
Стрелец ничего не ответил и даже на Маркела вниз не посмотрел. Маркел усмехнулся и сказал:
День-то какой погожий! Как солнышко светит! А после вдруг спросил: Кто это такие были?
А тебе какое дело! сердито ответил стрелец и при этом уже посмотрел на Маркела, и это тоже грозно.
А Маркел медленно полез за пазуху, так же медленно достал оттуда овчинку, повернул ее той стороной, где был выжжен двуглавый орел, и теперь уже ничего не сказал.
Зато стрелец сразу сказал:
А! Ну, тогда! И уже не так громко продолжил: А это их здешние, два настоятеля. Который выше и толще этот отец Феодорит из Воскресенского монастыря, а второй это отец Савватий из Алексеевского. Были здесь у нас в расспросе.
Ага, сказал Маркел, ага. И мой боярин тут, он их расспрашивал.
Он, он, сказал стрелец. И от себя еще добавил: И митрополит с ним.
Ну, а как это иначе! тут же сказал Маркел. Как же их без митрополита расспрашивать! Грех! И также тут же спросил: Долго они здесь были?
Долго, сказал стрелец. Ой, долго!..
Но тут же замолчал, потому что заскрипела дверь. А после она открылась и на крыльцо вышел сам Шуйский. Стрелец сразу как окаменел. Да и Маркел тоже стоял смирно и не шевелился. Шуйский подошел к перильцам, уперся в них руками, осмотрелся, и на Маркела тоже посмотрел, но как на пустое место, а после поднял голову и посмотрел на купола собора. Там с колокольни продолжали звонить к службе.
Эх! громко сказал Шуйский, после чего поднял руку и перекрестился на купола. А после еще раз. А после еще. А после развернулся и опять ушел в избу.
Маркел еще немного подождал, после спросил чуть слышно:
Кто там еще у них?
Стрелец подумал и сказал:
Их губной староста, как его звать забыл. И еще один с ним кто-то.
Староста это Муранов, уверенно сказал Маркел. А еще кто-то это не их ли приказчик?
Он, он! сказал стрелец.
Раков, сказал Маркел. Русин!
Стрелец с уважением сказал:
Откуда ты всё знаешь?!
Маркел на это молча показал овчинку и так же молча опять ее спрятал. После посмотрел на закрытую дверь, после на заставленные окна и сказал:
Долго им сегодня здесь сидеть. Ой, чую, долго! Ну да тебе чего! Ты же при службе! Также и я пойду да тоже послужу маленько.
После чего он и на самом деле развернулся и пошел неспешным шагом сперва мимо той толпы, которая стояла возле красного крыльца, а после мимо колокольни, с которой тогда ударили в набат, но вот кто именно ударил, теперь Вылузгин никак не мог дознаться, как слышал Маркел, сидя в теньке под деревом. Так же и теперь, как он слышал опять, люди в этом путались и путались, и поэтому, думал Маркел, идя дальше к воротам, скоро надо будет звать Ефрема. И Ефрем всё разъяснит, Ефрем всегда всё разъясняет,
еще дальше думал он, подходя уже к самым воротам.
В воротах стояли стрельцы. Теперь здесь везде стрельцы, думал Маркел, проходя через ворота (то есть через ворота в проездной Никольской башне, вот как правильно), и были бы они здесь сразу ничего бы здесь такого не случилось, никто бы не посмел мутить народ и бить в набат, в Москве никто не бьет, не смеют, а здесь всякий страх потеряли, вот боярин Василий и гневается.
Подумав так, Маркел остановился, и это было как раз на середине того моста, под которым еще вчера лежали люди, а теперь был только сухой ров, местами поросший травой. Если людей вчера отдали, подумал Маркел дальше, значит, их сегодня будут хоронить, и Битяговского тоже, и посмотрел в ту сторону, где было его подворье, но с моста его видно не было. Зато хорошо был виден Торг, тоже почти пустой, а за ним кабацкий двор. О, сразу подумал Маркел, а ведь верно, он же туда собирался, а сегодня пятница и постный день, значит, будет в самый раз! Подумав так, Маркел сразу взбодрился, и поправил шапку, и пошел с моста вперед и, через площадь и Торг, в горку на кабацкий двор. Маркел шел легким и широким шагом и так же с легкостью думал, что нечего ему в кремле делать, да и даже грешно, потому что если кто уже был приведен к кресту, так как же ему теперь быть, говорить против креста, так, что ли? Нет, так нельзя, это грех, и он никого вводить в грех не желает, думал Маркел дальше, все ближе и ближе подходя к кабацкому двору, который, как это и положено по постным дням, стоял закрытый. Маркел подошел к воротам, взялся за висевшую там колотушку и постучал условным стуком, немного подождал, а после, когда в воротах приоткрылась маленькая дверца, решительно вошел в нее.
7
Из Москвы я, из Разбойного приказа. Где хозяин?
А, это! растерянно сказал детина. Так ведь сегодня пятница!
Веди! грозно велел Маркел. Кому сказали!
Детина развернулся и повел. Нож он так и держал за спиной, а так как Маркел шел за ним следом, то он этот нож хорошо рассмотрел нож был мясной, рабочий. А они тем временем поднялись в горку, прошли мимо ледника и повернули прямо к стоялой избе. Там дверь была открыта и оттуда были слышны голоса.
Как его звать? спросил Маркел.
Евлампий Павлов сын Шатунов, ответил детина, не останавливаясь и даже не поворачивая головы.