Ну! протянул Сазон с опаской. Мало ли. Тут же смотря кого начнут расспрашивать.
А что, сразу дальше спросил Парамон, такое дело темное? Ведь день же был! И, говорят же, прямо во дворе убили. И тех, кто убивал, тоже убили же. Вон же, продолжил Парамон, целый ров злодеев навалили, мы же видели!
Я не валил, сказал Сазон.
А почему?
Я спал.
А если бы не спал?
Сазон молчал.
Ладно, ладно! сказал Парамон. Чего я это я в самом деле на тебя кидаюсь. Мы же сидим в тепле, сытно едим и сладко пьем. Вот и еще раз давайте! и поднял свою чарку. Ему в нее сразу налили. И так же налили и всем остальным. После чего они, это уже в третий раз, выпили, после так же в третий закусили, после чего Парамон сказал так:
Да ты так не белей, Сазон. Мы же сейчас не на службе. Мне же это просто любопытно. И я же приезжий, а ты здешний, поэтому кто больше знает? Ты конечно. Да и я же тебя разве не уважил? Вот и рядом с собой посадил, вот и от себя угощаю. А теперь я у тебя просто спрашиваю: что же у вас тут такого приключилось? Кто тут у вас кого убил? Как? И за что? И ты же, Сазон, креста не целовал и не божился, а ты мне это просто говоришь, а я тебя просто слушаю и при этом никто из моих людей твоих слов не записывает. Разве не так?
Так, закивали все, так. Также и Маркел кивнул, что так. Тогда и Сазон сказал:
Эх, я же понимаю! А после еще раз сказал: Эх!
Тогда Парамон кивнул, Сазону сразу налили еще. Но он теперь пить не стал, а даже отодвинул чарку, а еще помолчал и сказал, то есть начал вот с чего:
Я всего этого не видел, сразу еще раз говорю. А говорили люди! А я только слышал: это уже обедню отстояли, и государь и государыня ушли наверх
Кто, кто? быстро спросил Парамон. Государь и государыня? А я думал, государь в Москве.
Ну-у! сердито потянул Сазон. Тогда я
Ладно, ладно! сказал Парамон. Продолжай.
Сазон взялся за чарку и продолжил:
Государь и государыня ушли наверх. А день был погожий, летний. А до обеда было еще вон сколько. А государь у нас же юный, крепкий, и ему на месте не сидится же! И он начал проситься: государыня, мол, матушка, позволь мне на двор выйти до моих товарищей, они меня все ждут, я с ними позабавлюсь. Она и позволила, и он пошел.
Один? быстро спросил Парамон.
Нет, конечно, ответил Сазон. Кто же это государя одного отпустит! Да и говорили же уже давно
Что говорили? спросил Парамон.
Да говорили всякое, осторожно ответил Сазон. Ходят, говорили, злые люди, желают тебя, государь, зарезать.
Кто говорил?
Я не помню.
Ладно! в сердцах воскликнул Парамон. Ефрем напомнит!
Какой Ефрем?
Но Парамон молчал. Сазон тяжко вздохнул, но продолжал:
И он вышел во двор. Вот почти нам сейчас под окна. На этот хозяйственный двор. И тут уже эти бегают: это Петрушка Колобов и это Яшка, как его Ну, вы это спросите, они вам скажут.
Кто скажет?
Бабы эти, которые с ним были. А это Арина Тучкова, кормилица, и Петрушкина мать Марья, постельница. Теперь они всё помнят! А тогда вышли на крыльцо и давай лясы точить! А ты, царское дитя, делай что хочешь! И он пошел вниз со сказанным Петрушкой, и с Яшкой, и с кем там еще! И дальше под яблоней, уже возле самой стены, они стали играть в тычку. Ножом в землю тыкать, кто ловчей воткнет. И тут вдруг идут эти змеи!
И тут Сазон замолчал, а Парамон спросил:
Какие змеи?
Данила Битяговский, это Михаила сын, резко, отрывисто сказал Сазон, да Никитка Качалов, его же племянник, да Осип Волохов. Осип это Василисин сын. Вот, никого чужого не было! И они идут себе, и их никто не останавливает, и они подходят к государю, а государь стоит и ест орешки.
Какие орешки? спросил Парамон.
Обыкновенные, сказал Сазон. Ему их Петрушка поднес, а Петрушка их из дому вынес. И государь их теперь щелкал. А эти подошли и Осип первым говорит: «Какое на тебе, государь, славное ожерельице, дай посмотреть!». А ожерельице вот здесь, на самом горле. И государь его еще вот так вот вперед выставил, чтобы им было лучше смотреть. А тут Данилка цап его за одну руку! А Никитка за вторую цап! А Осип выхватил нож и вот так государя по горлу шах, шах! И сразу все трое побежали! А эти все в крик! А бабы в голос! А беда уже случилось, кричи не кричи. Лежит наш белый голубок, не шелохнется!
И тут Сазон замолчал, и даже отставил чарку и нахмурился. Все молчали. После Маркел вдруг спросил:
Насмерть зарезал? Сразу?
На что Сазон кивнул, что да.
Эх! только и сказал Парамон очень сердитым голосом, и опять все еще помолчали, после чего уже Иван, тоже их подьячий, сказал удивленно:
На что же они, ироды, надеялись! Ведь же куда было бежать?! И ведь же все их видели!
Сазон в ответ только
пожал плечами.
Да-а! потянул Парамон. Бывает же! После спросил: Убили их?
И их, сказал Сазон, и их старшего, когда он их спасать приехал. Это про Битяговского я говорю, про Михайлу. А вначале было так: эти двое тогда здесь заперлись, в дьячей избе, это его Данилка и его Никитка, сын с племянником, а наши рвались в дверь
А ты спал, подсказал Парамон. Такой тут был ор, а ты спал.
Ну! только и сказал Сазон, после чего продолжил: Михайло конно прискакал и стал ломиться оттуда в ворота: откройте! Ну, ему и открыли! И сразу его с коня оглоблей! Я даже Ну, не я сам, конечно, а другие после говорили, что из него дух сразу вон, из Михайлы этого. И он снопом на землю. А потом дверь вышибли и этих обоих оттуда выволокли и осудили сразу. А Осип, тот, который резал, он вдруг как сквозь землю провалился! Вот был рядом и вот уже нет! Это уже после, уже, может, еще час прошел, уже царицыны братья-бояре приехали, а их здесь сразу не было, только тогда уже доведались, где Осип в Спасе! А как его из Спаса брать? Место же святое, храм! И вот тут уже низкий поклон отцу Степану он туда пошел и оттуда его вывел. А дальше Осипу случилось то, что и им всем. И вот на этом весь мой сказ, боярин! закончил вдруг Сазон сердито и решительно.