Надобно сказать, что службой интересовалась, главным образом, молодежь из интеллигентных семей. Остальная масса, прибывшая из колхозов, относилась к этому безразлично. Большой процент был немцев Поволжья, а также кавказцев. Пожалуй, последних было больше всех. Сменивший Ежова, «справедливый блюститель порядка» грузин Берия, успел уже оправдать свое назначение перед своим благодетелем тов. Сталиным. Последний, после назначения Берии главой НКВД, посетил свою родину Грузию и недвусмысленно заявил Берии, что в Грузии и вообще на Кавказе собралось много мусора. «Перекорчуем и перепашем» ответил Берия. Его старания в этом направлении бросили миллионы кавказцев в концлагеря, а родственники репрессированных и
оказались в нашем загадочном «войске». Через несколько дней представилось нам наше начальство. Они явились в военной форме, но знаки различия у них были весьма странные, никогда раньше не виданные. Как потом оказалось, наше начальство совсем не строевые командиры, а инженеры и техники строители. С ними явились и политработники комиссар батальона и политруки рот. Они имели известные для всех знаки различия. Нас построили по-ротно в казарме. Перед нашей ротой выступил старший политрук Попков (хорошо помню его фамилию). Он заявил, что мы призваны советским правительством дли укрепления мощи советского государства и мы должны своим самоотверженным трудом доказать свою любовь и преданность нашей советской родине и ее вождю, тов. Сталину. В конце речи он заявил, что завтра-же наш батальон отправится по назначению.
На другой день, погрузившись в железнодорожный эшелон, мы двигались в неизвестном нам направлении. Наше место в казармах заняли другие, подобные нам бойцы в кавычках, которых десятками тысяч, без конца, присылали, формировали в батальоны и отправляли неизвестно куда.
Нас привезли в ту часть Польши, которая в 1939 году была оккупирована советскими войсками. В гор. Сарны мы выгрузились, Пройдя пешком 2530 км. по открытой степи, мы подошли к каким-то странным строениям. Как потом оказалось, это были бараки, в которых мы должны были жить. Каждый барак представлял собою огромную выкопанную в песке яму, накрытую крышей из сосновых досок. Внутри, вдоль этой ямы, стояли по обе стороны четырехэтажные нары из тех-же досок. Из обвалившихся песчаных стен сочилась вода. Пола никакого не было и ноги утопали в жидкой песчаной почве. Каждая такая яма, названная бараком вмещала целую роту 200 человек. Нары были сделаны со щелями и на них ни одной соломинки. Спать пришлось одетыми. На нас была все та-же одежда, в которой мы выехали из дома. Ни одеял, ни обмундировании, ничего нам не дали. Кухня не работала, т. к. не было воды. Воду нужно было привозить из городов, но не было транспорта. Нам давали сухой паек. Главным образом это была сушеная рыба или сельди и кусок черного хлеба. Наше начальство разместилось в нескольких километрах от нашего лагеря в какой-то деревушке.
На третий день приехал комиссар батальона. Нас построили. Он сказал, что мы присланы сюда советским правительством построить аэродром для советских самолетов, что это задание мы должны выполнить в самый короткий срок. Кто будет увиливать от работы или недобросовестно исполнять ее, тот будет судим как срывщик и вредитель.
В этот день нам выдали удостоверения личности. В нем говорилось, что предъявитель сего находится на службе в Особом Отделенном Строительном батальоне.
На другой день, в 5 часов утра, мы вышли на работу. Нужно было заливать бетоном летные дорожки. Но для изготовления бетона не было бетономешалок и приходилось изготовлять бетон вручную. Щебенки тоже не оказалось. Ее начали изготовлять вручную. Дробили молотками огромные камни до тех пор, пока из них не получалась щебенка.
Трудно описать весь этот каторжный труд, но вряд ли нам пришлось трудиться в лучших условиях чем тем рабам, которые гнули спины в концлагерях. Работали с утра до темной ночи. Затем строились в колонны по-ротно и обессиленные плелись к своим баракам. Получив баланду и по куску хлеба, проглатывали все это и, как убитые, валились на голые доски спать. Скоро наша домашняя одежда и обувь разорвались вдребезги. Нам каждый раз обещали, что привезут обмундирование, но все это оставалось только обещанием. Мы стали походить на какие-то чудовища. Лица наши и одежда были покрыты въевшимся цементом. Волосы на голове слепились колтуном. Мыться нам было негде и нечем: ни мыла, ни полотенец у нас не было. Вода привозилась в лагерь в ограниченном количестве и только для кухни.
Во время работы питьевой воды не было и приходилось пить воду, которую употребляли для бетонных работ. От этого у многих началась дизентерия и кровавый понос.
Производимые нами строительные работы сопровождались «накачкой». Политруки без конца поучали нас, как мы должны трудиться, чтобы принести наибольшую пользу государству и выполнить свой долг перед партией и правительством и уж, конечно, перед «мудрым» и «великим вождем». На наших политруков возлагалась миссия «воспитателей», которые существовали во всех сталинских концлагерях, исполняя роль подгонял. В нашей же «Особом и Отдельном» роль подгонял, по замыслу «мудрого вождя», должны были исполнять политруки.