робость.
Знакомьтесь. Мой приятель, без пяти минут лейтенант, отрекомендовал товарищ.
Анатолий назвал свое имя, подал руку.
Девушка вскинула на него серые, с голубинкой глаза, проговорила:
Очень приятно.
Анатолий уловил в ее голосе мягкую картавинку. «А губы не накрашены. Видно, не модница».
Они вошли в сад. Товарищ рассказывал о том, как они собирались в увольнение.
Старшина так придирался! Заставил меня дважды драить парадносамоволочные сапоги, а Толю перешивать белый подворотничок.
Строгий он у вас, заметила Таня.
Как все старшины. Не зря говорят: «Бог создал отбой и тишину, а черт подъем и старшину».
Девушки заразительно смеялись, а товарищ еще больше забавлял их прибаутками. Но вот он удалился со своей подругой, и Анатолий остался наедине с Таней. Взять ее под руку у него не хватило смелости. Они шли по аллейке. Пока Анатолий раздумывал, о чем говорить, Таня спросила:
Вы были в нашем институте?
Нет Не успел еще.
У нас одни девушки остались. Все ребята на фронт ушли.
Тоскуете?
Еще бы! Както однообразно стало.
Так же, как у нас без вас, улыбнулся Анатолий.
Он немного осмелел. Ему тоже захотелось рассказать о своей армейской жизни.
Не верится, что я в городском саду! растроганно сказал он.
Почему? удивилась Таня.
За два года службы на границе так от всего отвык! А девушек только в кино видели. Вот где я научился, как говорят, Родину любить.
Вдали от Родины нам отчий край дороже! продекламировала Таня.
Анатолию нравилось, что она любит стихи.
Давайте посидим, предложил он.
Они опустились на скамейку с высокой выгнутой спинкой под развесистыми тополями. Веяло свежестью, ароматом цветущей сирени, акаций. С танцевальной площадки донеслись звуки вальса.
Таня встрепенулась, как птица, готовая улететь.
Лучше пойдемте танцевать.
Анатолий боялся признаться, что не танцует.
А может, посидим? Мне такхочется с вами говорить, говорить.
Пожалуйста. Я с удовольствием буду слушать.
Она полуобернулась к нему, положила локоть на спинку скамейки, слегка склонила голову. Льняные прядки завитками упали на виски. Глаза искрились.
Анатолий совсем осмелел, разговорился.
Я ведь тоже когдато студентом был.
Да? А где вы учились?
Есть такой в Западной Сибири старый студенческий город
Томск? быстро догадалась Таня.
Вот в нем я и учился. И тоже в педагогическом. Только, к сожалению, два месяца в армию призвали.
Таня поджала губы, задумалась.
Я, наверное, скоро оставлю институт.
Почему? Тяжело учиться?
Нет, в армию собираюсь. Уже ходила с подругами в военкомат. Пока не берут. Сейчас учусь на курсах медсестер. У нас многие желают пойти добровольцами. А вы еще не были на фронте?
Тоже буду проситься после окончания училища. У Тани загорелись глаза.
А может такое случиться? Гденибудь на фронте к вам в роту прибывает некая медсестра и докладывает: «Товарищ лейтенант, сержант Тихонова прибыла в ваше распоряжение».
Она вскинула ладонь к виску, словно ждала от него какихто указаний.
Вольно, вольно, «товарищ сержант!» ответил Анатолий. Пойдемте танцевать. Только с условием вы меня учить будете
Глава шестая
Был конец мая. В забайкальских степях закончился период весенних затяжных ветров. Установилась тихая, ясная погода. Сопки покрылись реденькой травкой, а пади походили на высохшие озера с буйно растущей зеленью. Чаще стали выпадать дожди с грозами. А по утрам, когда всходило солнце, на степь опускались белесые туманы и таяли, растекаясь обильной росой.
В эти дни по одноколейному пути из Харбина на станцию Маньчжурия шел небольшой пассажирский поезд. В вагонересторане около окна сидела черноволосая девушка с тонкими чертами лица и, раскуривая сигарету, любовалась открывавшимся за окном пейзажем. Перевалив Большой Хинганский хребет, поезд мчался по равнинам и падям. Реже стали встречаться леса. А после Хайлара потянулись широкие степи и невысокие сопки.
Чемто знакомым, родным повеяло на Евгению при виде этих мест. Вспомнилось далекое детство. Тогда ее увозил в Маньчжурию дядя, читинский купец Пенязев, спасаясь от революции. Отца, офицера колчаковской армии, она почти не помнит. В памяти остался лишь желтый ремень с портупеей. Сидя на коленях отца, она любила расстегивать портупею и вытаскивать хрустящий ремень изпод погона, а затем посвоему застегивать.
Детство и юность Евгении прошли в Харбине. Она училась
в гимназии Дризуля, где допускались некоторые вольности со стороны учителей как в отношении посещаемости, так и в оценке знаний учащихся.
Евгения тоже пользовалась этими «вольностями». Прилежанием она не отличалась, хотя и быстро схватывала материал. В те годы она зачитывалась романами российского эмигранта, жившего в Польше, БрешкоБрешковского. Любимым ее героем был майор Бейзым смелый, хитрый, неуловимый. Много раз совершал рейды за кордон и всякий раз выходил невредимым, а советские чекисты оставались в дураках.
Любила Евгения и стихи. Властительницей дум ее была харбинская поэтесса Марианна Колосова, которая взывала к мести «за поруганную Россию». Евгения заучивала многие ее стихи. Особенно бредила «Следопытом»: «Ты весь в крови, и ты устал от крови, и всетаки твоя стихия кровь!» Таким и должен быть борец с большевизмом.