Француз быстро зажигается. Кружки с чаем тут же взлетели и сомкнулись над столом, стены казармы впервые услышали веселую песню:
Можно было подумать, что они снова попали в родную стихию, что впереди ждет их не война, а полная веселых приключений жизнь.
Ну вот, вы уже совсем освоились, раздался звонкий голос Друзенкова. С таким настроением можно хоть завтра в бой.
Окинул взглядом стол, и ему стало не по себе: к каше никто не притронулся. Почувствовал себя так, словно именно он был виноват в том, что французов не угостили деликатесами.
На выручку пришли «мушкетеры»:
Не тревожьтесь, мы еще питаемся воспоминаниями, сказал Альбер Дюран.
Управимся с ними, возьмемся за русскую кашу, добавил Марсель Лефевр.
И увидите, что тогда у вас крупы не хватит, подытожил Марсель Альбер.
Воистину французы сохраняют склонность к шутке при любых обстоятельствах, резюмировал майор Пуликен. И это помогает им выживать. Генерал Пети рассказал мне, как боши хотели задобрить парижан: привезли из Австрии и торжественно погребли во Дворце Инвалидов прах сына Наполеона герцога Рейхштадтского. И тогда по голодному Парижу сразу же полетела из уст в уста острота; «Мы ждали мяса, а нам привезли костей».
Даже сдержанный Друзенков не утерпел, расхохотался со всеми. «Ну и французы, веселый народ!» подумал он, а вслух сказал:
Теперь можете и обо мне сказать: мы ждали мяса, а он привез нам меха.
Что, уже можно переодеваться? спросил Пуликен.
Да, вас ожидает каптенармус Катя Иванова, у которой подберете, себе утепленную одежду.
А она ничего? полюбопытствовал лейтенант Дервиль.
Одежда? Высшего качества.
Нет-нет, Катя Иванова?
Ах, сержант Сами увидите.
В каптерку надо было идти по узкому полутемному коридору, которым отделялась спальная часть казармы от служебной.
Дервиль обладатель горячего сердца очень хотел быть первым в очереди на получение зимнего русского обмундирования. И это ему удалось. Взглянув на сержанта Катю круглолицую, белокурую, с озорными светло-голубыми глазами, он щегольски щелкнул каблуками, взял под козырек, представился.
Иванова улыбнулась, сверкнув ровными бело-мраморными зубами. Увидев, что за Дервилем уже толпятся такие же галантно-учтивые французские парни, она скороговоркой, по-волжски окая, затараторила:
Товарищи-господа, прошу соблюдать дисциплину, в порядке живой очереди получать, примерять, подбирать обувь, одежду да побыстрей поворачиваться, время уже позднее, она бросила на Дервиля пристальный взгляд, привычно определяя, какой размер обмундирования ему подойдет, время уже позднее, пора ужинать, пойдем кушать.
Где-то замешкался переводчик Шик, летчики ничего не поняли из сказанного Катей, но Дервиль уловил слово «кушать».
Кушетт? переспросил он.
Кушать, кушать, улыбчиво ответила Иванова и сунула ему охапку вещей унты, меховые брюки, куртку, шапку, перчатки.
Дервиль сразу оживился.
Кушетт, кушетт, кушетт! нараспев повторял про себя Дервиль, по очереди натягивая на себя унты, куртку, шапку.
Он понял, что ему все подходит в аккурат. Видела это и Катя. И она немало удивлялась тому, что лейтенант без конца просил дать ему обмундирование то на размер больше, то на размер меньше, отложив нужное в сторонку. Дервиль, занимаясь примеркой, явно ожидал, пока пройдет вся очередь.
А его товарищи, получив вещи, как сговорились, рассыпались перед каптенармусом бесконечными комплиментами, что бесило Дервиля.
Что-то вы начали заговариваться, проходите быстpee! не выдержал он.
А ты чего прикипел к этому месту? спросил Прециози.
Не видишь, у меня фигура нестандартная, нужен особый размер одежды.
Выбирать наедине с Катей, что ли?
А это уж как богу будет угодно.
Душе твоей, поди-ка, угодно?..
Иванова ничего не понимала из перепалки, но чувствовала, что речь идет о ней. «И что этот долговязый вбил себе в голову?» подумала о Дервиле.
Наконец, летчики, взяв полученное имущество, ушли в казарму. Оставался только Дервиль, делая вид, что не может застегнуть пуговицу на куртке.
Катя надела ватник, захлопнула дверь каптерки, закрыла ее на замок.
Ухожу кушать, сказала на ходу и направилась к выходу.
Кушетт, кушетт хорошо, Катя! вслед за ней кинулся Дервиль, взвалив на себя все свои вещи.
Девушка, обутая в валенки, бодро шагала по снежному насту, раскраснелась-разрумянилась на крепком морозе, а Дервиль семенил за ней в тонких лакированных туфельках, грея себя тайной надеждой, что за все страдания последнего дня будет вознагражден девичьей лаской, любовью. Ведь по-французски «кушетт» кровать.
А если двое не знают языка друг друга, порой достаточно одного слова, чтобы объясниться. Так думал Дервиль, имевший опыт общения с женщинами во Франции и ближневосточных странах.
Как носильщик, с огромным узлом за спиной, он проследовал за Катей в какой-то переулок на окраине города. У черной покосившейся калитки Иванова остановилась, поблагодарила Дервиля за то, что проводил ее, и сказала, сопровождая слова весьма выразительным жестом: «Бегу ужинать, кушать».