Ты хорошо знаешь Адольфа. Ты знал и ту Ангелику. А я знаю, что он очень хотел жениться на ней
А тот факт, что я сам шесть лет не могу затащить Грету в мэрию, тебя не смущает?
Юнити пожала плечами:
Грета исключение Такое же, как моя сестра Джессика. Она коммунистка.
Детка, давай на земле продолжим этот разговор, попросил Роберт. Если вообще сядем.
Прекрасно сядем, кивнула Митфорд. Так вот, не смущает. А еще я теперь точно знаю, что не просто нравлюсь Адольфу, а очень сильно нравлюсь. Мне только нужно правильно сделать последний шаг. Чему ты усмехаешься?
Разве?
Он действительно усмехнулся, но как ему представлялось про себя. Сколько женщин вот так же говорили себе: «Мне только нужно правильно сделать последний шаг» Как же!
Но он ведь сам объяснил тебе, что нужно делать: надавать пощечин, швырнуть чем-нибудь или покусать. Роберт уже откровенно смеялся.
Я потому и спросила о Ренате. Я хочу знать, что сделала она, спокойно ответила Юнити.
«Вообразите себе я захожу в спальню, а она там, уже голая, ползает по ковру и вопит, чтобы я избил ее, что она умирает от желания быть избитой мною! возмущенно рассказывал Гитлер, когда они этим летом возвращались поездом из Мюнхена. Но заметив, как они сдерживают улыбки, сердито засопел. Знал бы не стал рассказывать.
Нужно было просто оставить ее там беситься в одиночестве, заметил ему Гесс. А ты, конечно, начал с нею деликатничать.
Пнул два раза в задницу и вышел. А теперь вот жалею. Нужно было поговорить, успокоить как-то»
Если бы не рассказ Юнити, Роберт, пожалуй, поверил бы, что все было именно так, но сейчас он внезапно осознал, что Адольф солгал им и что сцена с Митфорд была точным повторением сцены с Ренатой Мюллер, с той только разницей, что Рената, по-видимому, сделала то, на что у английской аристократки не хватило духа: стукнула Адольфа, как он ее об этом просил.
Чему ты опять? цепко взглянула Юнити. (На этот раз он вслух и от души расхохотался.) Она сделала что-то такое, да?
Юнити попыталась заглянуть ему в глаза:
Роберт, да?
Лей снова взял фляжку:
Во всяком случае, чем эти игры закончились, ты знаешь.
Что же мне делать? спросила она после получасового молчания.
Выбросить пустые планы из головы. Хочется опять замуж выходи. А Адольфа оставь в покое.
А если я этого не сделаю?
Пустишь себе пулю в лоб.
Она снова долго молчала. Лицо ее было бледно, губы упрямо сжаты. Весь облик как будто говорил: «Ну, это мы еще посмотрим».
«Расскажи ей об Ангелике. Правду. Всю», попросила Маргарита.
Заходя на посадку, Лей вдруг подумал, что нужно было тогда же спросить, а что, собственно говоря, она подразумевает под этой «всей правдой» и то же ли самое, что имел в виду он.
Гитлер прибыл в Берлин на день позже и провел совещание, на котором каждый из посвященных был прямо поставлен перед личной мерой ответственности за готовящийся аншлюс.
Эмоциональное состояние вождей было в эти последние дни осени тридцать седьмого года разным. Гитлер заметно нервничал, то пребывал в задумчивости, то срывался на крик. Гесс оставался в Бергхофе, но все знали, что фюрер звонит ему туда по нескольку раз в день. Гиммлера почти никто не видел. Геббельс развил такую бурную деятельность, что его видели одновременно в двух-трех местах. Самым уверенным выглядел Геринг. Он, как и Гесс,