Подруга Лени Рифеншталь и Герды Троост (вдовы Пауля Трооста, архитектора, перестроившего Коричневый дом), Вилли Шуленбург принадлежала к модному типу женщин ярких, бурных, фантазерок, спортсменок и светских львиц. Менее одаренная, чем ее подруга, но более красивая и сказочно богатая, она пользовалась репутацией молодой матери, верной жены и строгой ревнительницы семейных традиций Шуленбургов.
Еще утром узнав о происшествии на заводе, Вилли на всякий случай приехала и была вознаграждена редкой возможностью пригласить к себе в имение сразу двух вождей. Протягивая руку Лею, графиня повторила свое приглашение почти скороговоркой, считая дело решенным, и, когда тот попытался было сослаться на неотложные дела, она подняла на него свои бирюзовые глаза и так улыбнулась розовыми подкрашенными губками, что и менее податливое сердце растаяло бы.
Родовое имение Шуленбургов, прекрасно сохранившийся рыцарский замок со всеми атрибутами средневековой крепости, могло бы выдержать, наверное, осады и более современных армий. Он привел в тайный восторг Гиммлера, мечтавшего о чем-то подобном в своей резиденции в Вевельсбурге. Генрих с удовольствием побродил бы по похожим на тоннели коридорам, спустился бы в круглые колодцы, постоял на смотровых площадках и у бойниц Для него это был отдых, желанный уход от пошлой и плоской реальности в романтические глубины своих полуфантазий-полуснов.
Следуя за хозяйкой в недавно выстроенный в современном стиле особняк, теперешнюю резиденцию графов, он решил, что непременно погуляет по замку ночью, когда ему никто не будет мешать.
У Лея намерения были прямо противоположные: горячая ванна и постель; больше он уже ни о чем не мог думать. С трудом вылезя из ванны и завернувшись в простыню, как в тогу, он сел в кресло и тупо уставился на свои босые ноги, пытаясь собраться с духом, чтобы одеться и идти в столовую залу, когда дверь кто-то приоткрыл, даже не постучав (или он просто не расслышал). Бирюзовая волна шелка с искрами бриллиантов плеснулась через порог, и графиня опустилась перед ним на ковер, изящно изогнувшись, как китайская танцовщица.
Роберт даже не удивился. В последние годы женщины только усилили свои атаки, а проявляемая им стойкость толкала их порой на прямое бесстыдство.
«Еще год подобного вегетарианства, и наши дамы объявят тебя импотентом, мой ангел, по-дружески предупредила его баронесса фон Шредер. В наших рядах зреет заговор».
Сказано это было два года назад, за которые, однако, мало что изменилось. «Заговор», похоже, вызрел лишь в коллективное решение отставных и потенциальных любовниц вернуть упрямца в прежнюю колею.
Вилли Шуленбург для подобной миссии мало подходила. Она была чувственна, но холодна. Вялых ласк мужа ей вполне хватало остальное довершали фантазии. Вилли была фантазерка и сочинительница, в свои двадцать восемь лет еще ни разу не испытавшая оргазм. Но она была честолюбива и желала иметь две репутации: одну для общества, другую для своего кружка, и поэтому тоже включилась в игру. Ей так хотелось «обойти», «обставить» своих блистательных подружек, вроде Митфорд, Рифеншталь или Чеховой!
И она вошла поправ все приличия и даже простой расчет: усталость и апатия рейхсляйтера были слишком заметны. Она несколько минут ничего не говорила, просто сидела перед ним вся в бирюзовом, бирюзовыми же глазами бесстыдно глядя то в его глаза, то на губы и забавляя Роберта наивной решимостью.
Вы устали Я велю принести обед сюда, наконец произнесла она, так же легко и грациозно поднявшись.
Благодарю, кивнул он.
Он обедал уже в постели и, кажется, так и уснул с вилкой в руке, смутно помня лишь бирюзовые блики в хрустальном бокале белого вина.
Тем временем Гиммлер выполнил свое намерение и поздним вечером отправился на экскурсию по замку. К его удовольствию, желающих сопровождать его не нашлось.
Генрих
сильно изменился за эти годы. Однако трансформации в нем шли так непрерывно, что даже близкие ему люди еще не понимали того, что в конце тридцать седьмого года рядом с ними жил и действовал уже во многом другой человек. Но одно оставалось прежним, лишь усиливаясь со временем: склонность к мистике и пристрастие к таинственным ритуалам, уводящим душу и тело в воскрешаемый, восстающий из праха мир могучего и цельного средневековья. В нем одном, а не в суетном и пошлом двадцатом веке желала бы обитать душа Хайни; в нем черпал он силы для действий, простых и страшных, как удар в спину кухонного ножа.
Гиммлер был фантазер и тоже сочинитель, о чем мало кто тогда ведал. Он так выстраивал свои бастионы, что оказывался неуязвим для самых свирепых и хитроумных атак, ибо враги его часто своими мечами рубили и крошили пустоту. Он как средневековый чародей умел выскользнуть змеею или обратиться в прах под пятой властелина, чтоб после вырасти скалой, о которую затупятся и переломятся самые закаленные мечи. Он жил в этой системе образов, будивших фантазию, насыщавших воображение, в отличие от приземленных коллег, глядевших на сложные ритуалы СС, как на причуды рейхсфюрера, не более. Понимал его, пожалуй, один Гесс, но он в последнее время больше увлекался астрологией и прорицателями, которых расплодил, как воробьев, и всячески защищал от партийных бюрократов. Способны были понять его еще Геббельс и Лей, однако первый чересчур много болтал, а второй был мазохист и совершенно непредсказуем. Когда год назад Гиммлер предложил высшим чинам СС изобразить свои генеалогические древа с гербами для огромного панно, которым желал украсить одну из стен в своей берлинской штаб-квартире, Лей и Геринг, не будучи даже чинами СС, высмеяли идею (как будто кто-то спрашивал их мнения!). Геринг при этом всем демонстрировал свой древний герб, а Лей изобразил какую-то рогатую башку над скрещенными кухонными ножами, как символ исконной профессии своих предков скотоводства.