Что еще за «такси»? Лей с некоторой осторожностью огляделся, отнюдь не горя желанием еще раз напороться на подобное впечатление.
Это вещь Дали. «Дождливое такси» так она будет называться. Мне очень нужно, чтобы ты сравнил. Именно ты.
Отчего ж «именно»?
Ты живешь на острие грез.
Где? переспросил
Роберт.
В Германии.
Это сбежавший Макс так говорит? А не собирается ли он бежать дальше за океан?
Нора промолчала. Набросив на «Ангела» свою кружевную шаль, она собралась, по-видимому, показать еще что-то, но Лей сдернул накидку и еще пару минут внимательно глядел на картину. Нора не мешала ему. Она отошла к окну и так же внимательно следила за Робертом, который несколько раз закрывал глаза, после чего взглядывал на картину, как бы проверяя свое первое впечатление.
Мы ведь заедем к Дали? наконец полуспросила она.
Сейчас мы отправимся в «Мулен Руж». Меня там ждет приятель со своей невестой. Так что переоденься.
Ты меня приглашаешь? улыбнулась Нора. А после к Дали?
Мой друг тоже живет «на острие грез» и мог бы меня заменить, попробовал уклониться от неприятного визита Роберт.
Но он ведь не вождь!
Лей едва сдержал улыбку: у хорошеньких женщин именно глупости отчего-то звучат особенно убедительно. Он подумал и о том, что Гесс давно бы сделал своего друга главою какого-нибудь громкого ведомства, если б тот согласился.
Мадам Дали часто говорит о тебе, добавила Нора, уходя за ширмы. А Сальвадор большой поклонник вашего канцлера.
Дали поклонник фюрера, Арагон коммунист, Элюар ни рыба ни мясо, а твой Макс кто? спросил Лей, дожидаясь, пока она переоденется.
Я не так вижу, Роберт, отвечала она. Дали трус, по-моему, Арагон смел до отчаянья, Элюар смел и робок, в зависимости от настроения, а Макс Тогда, в двадцатых, в Кельне, с тобой рядом был просто другой человек. Он меняется.
Что что-о это? высунулась из-за ширм пораженная Леонора.
«Это» называется «Макс Эрнст» и написано Элюаром не то в двадцать втором, не то в двадцать третьем году, еще до бегства его в Париж.
Ка-ак? Проворный инцест? Насекомые убивают красные груди? Боже!
Это к вопросу о том, каким он был в Кельне. Там он хоть каким-то был. Ладно, извини. У меня к эмигрантам скверное отношение.
«Зато память, как старый еврей, хранит всякий хлам», усмехнулся он про себя.
Нора, наконец, вышла, в декольте, с капелькой жемчуга между маленьких грудей. Платье на ней было цвета слоновой кости, на руке витой змейкою золотой браслет.
У Роберта при виде нее несколько поднялось настроение.
Искрящийся, всегда возбужденный «Мулен Руж» встретил их ночным океаном вкусов, жанров и мод, океаном, в котором без лоцмана ни к какому берегу не прибьешься так тебя и будет мотать по волнам Но у Лея такой «лоцман» здесь был новый парижский шансон, и он, представив свою даму и поздоровавшись с Альбрехтом и его невестой, тотчас обратил их внимание на молодого шансонье, певшего по моде под один аккордеон. Слушая его, Лей несколько раз с интересом окинул взглядом свою vis-a-vis. Девушка это заметила.
Ее нежная рука, лежащая на краешке стола, словно затвердела, а лицо утратило живое выражение.
Девушку звали Ингой. На вид ей было не больше девятнадцати. Высокая, тонкая, с очень нежным овалом лица, кареглазая, солнечная блондинка она буквально втягивала в себя взгляды мужчин. Платье на ней было с узким вырезом, пепельно-серое, в ушах бриллиантовые трилистники.
Воистину, никакой иной отдых так не восстанавливал силы Роберта Лея, как пребывание в обществе молодых прелестных женщин! Однако Нору он знал давно и, если любовался ею, то лишь с эстетических позиций; Инга же была, пожалуй, первой женщиной, на которую после встречи с Маргаритой он обратил свое неожиданно посвежевшее мужское внимание. В ней было что-то строгое и одновременно соблазнительное
Двое длинноногих юнцов нависли над их столиком, приглашая на танго дам. В другое время Лей не потерпел бы, но сейчас только равнодушно кивнул, не переставая жевать.
Когда ты возвращаешься? спросил он Альбрехта. Следующий год немцу лучше жить в Германии.
Вот как!
Да. А когда свадьба?
Хаусхофер скептически поджал губы:
Видишь ли, это Инга хочет, чтобы я представлял ее как свою невесту. Но по правде сказать, надежды у меня мало. Думаю, ее за меня не отдадут.
Лей искренне вытаращил глаза:
Не отдадут за тебя?! Ее что, в монастырь готовили?
Вся ее семья большие ревнители расовой чистоты, так что зять-полукровка или, как это теперь называется, «еврейская помесь первого класса»
А этим «ревнителям» известно, что твой отец вместе с фюрером попечитель сына Рудольфа Гесса?
Н-нет, удивился Альбрехт. Я этого и сам не знал.
Карл в первый же день после рождения мальчика был приглашен в Бергхоф, и фюрер встретил его там как самого желанного гостя. Одним словом, если понадобится как-то повлиять, то любой из нас