Славек спорит с нами, он не согласен с этой точкой зрения, и мы приходим к выводу, что необходимо организовать наиболее честную советскую прослойку юденрата для того, чтобы ослабить действие террористических мероприятий немцев и заблаговременно предупреждать еврейское население обо всех опасностях. Из контрибуционных сумм и всех немецких «заказов», выполняемых в гетто (такие «заказы» поступают ежедневно: на кожевенные товары, мануфактуру, меховые изделия и т. д.), большая часть должна передаваться в распоряжение городского комитета для нужд партизанского движения.
Затем мы беседуем со Славеком по общим вопросам. Берем на себя оборудование общегородской типографии.
Уходим с совещания с мыслью: наступил самый решительный момент в нашей работе! Надо практически осуществить все то, что широко откроет путь из гетто и даст возможность включиться в борьбу против общего врага.
Задача не легкая. Хватит ли времени, чтобы ее решить? Но сознание, что мы больше не одни, что на помощь к нам пришли белорусские товарищи, придает нам силы и укрепляет наше стремление выстоять в этой неравной борьбе.
VI. ДРУЖБА
Возмущение и гнев в широчайших слоях минского населения вызвала расправа, которую немцы учинили в первые дни октября 1941 года. На всех городских площадях, в сквере на улице Энгельса, на перекрестке дорог Борисов Логойск, на Червенском базаре и в других местах были водружены виселицы. На них висели молодые советские люди (по трое на каждой площади двое мужчин и одна женщина). На груди у повешенных дощечки с надписью:
«Мы боролись против германской власти».
Стоило полицейской страже завернуть за угол, как из дворов, расположенных рядом с гетто, выбегали люди и поспешно перекидывались несколькими дружескими словами с знакомыми евреями по другую сторону колючей проволоки или перебрасывали немного продуктов.
Возле ограды гетто по Зеленой улице вот уже полдня туда и обратно шагает крестьянин. Как только у ограды покажется еврей, упрашивает: «Сходите, узнайте, как там семья Янкеля Слоуща, живы ли они?» Когда он, наконец, узнает о том, что вся эта семья погибла, он не уходит. Он подзывает проходящих мимо женщин и детей и говорит: «Сейчас приду, погодите минуточку!» И через минуту приносит мешок картошки, потом мешок капусты и свеклы и перебрасывает их через ограду, приговаривая: «Ешьте на здоровье! Крепитесь! Авось мы его переживем»
Со стороны Шорной Абутковой улиц к ограде
часто подъезжает Николай Романович Щасный из Ратомки . Он привозит продукты для ратомского врача Доры Альперович, для знакомых Плискина, Кац, Богданова. Однажды он привез и еще кое-что. Но тут уж ему пришлось самому перелезть через ограду, чтобы передать свой особо ценный подарок собственноручно: он привез Доре Альперович револьвер. В другой раз он вместе с продуктами привез мальчика из Ратомского детдома. Шестьдесят еврейских детей из Ратомского детдома Николай Романович спас. Он добрался до документов детдома и в списках против имени каждого еврейского ребенка написал: «белорусс, о родителях сведений нет». Но вот этого мальчика, что на возу, он вынужден был спешно увезти из детдома: мальчика все, от мала до велика, называют «Чапаев». Гитлеровцы об этом пронюхали, и ребенку, носящему такое «предосудительное» имя, грозила смерть
Видя беспомощность работников юденрата, учитель принялся спасать людей из лагеря сам. На «своей» машине он стал вывозить евреев из лагеря.
Где он сейчас, мой спаситель? спрашивает партизан отряда имени Буденного, Лева Бейлин.
Квартиру Марии Адамовны Ясинской на улице Берсона (недалеко от гестапо) евреи называли «филиалом гетто». Когда осужденному к смертной казни коммунисту Исроэлю Голанду удалось бежать из концлагеря на Широкой улице, он скрывался у Марии Адамовны. Нашу связную Клару Железняк прописали по подложному паспорту в квартире Ясинской. Михель Гебелев, когда ему приходилось оставаться в городе, ночевал у Марии Адамовны.
Таких, как Мария Адамовна (позже она с группой евреев ушла к партизанам), было много. Многие белорусские и русские женщины даже жили в гетто, носили желтые заплаты и переносили все тяготы, не желая расставаться со своими родственниками-евреями.
После того, что произошло в ночь с 21 на 22 декабря 1941 года, дружественные отношения между евреями и белоруссами нередко приобретали демонстративный характер. В эту страшную ночь на Московской, Советской и Пушкинской улицах, на протяжении 6 километров, были выложены десятки тысяч тел расстрелянных советских военнопленных. Полунагих людей, которых в декабрьский мороз везли на открытых платформах, гитлеровские варвары выгрузили в Минске и приказали итти в поле. Пронизывающий ветер выдувал остатки живого человеческого тепла. Полузамерзшие люди не были в состоянии быстро двигаться. Фашисты открыли по ним стрельбу. Она продолжалась всю ночь, до утра
На следующий день жители не выходили из домов, чтобы не видеть замерзшие реки крови и горы окоченевших трупов. Сжимались кулаки, ненависть к убийцам распирала сердце, и еще больше крепла советская дружба народов.
И те, кто ушел из Минского гетто в леса, чтобы вести вооруженную борьбу, и те, кто бежал в белорусские деревни и поселки, спасая жизнь, чувствовали это на каждом шагу.