Во время еды (Сумах ел с большим аппетитом, а граф едва касался кушаний) они болтали непринужденно и весело.
Оливье наивно, без хвастовства и гордости, передавал приключения из жизни лесного бродяги, свои охоты и битвы с индейцами, свои набеги во главе отважных товарищей, наслаждения, радости и горести этого исключительного существования.
Граф слушал с возрастающим интересом. Когда канадец дошел до своего участия в деле мексиканских инсургентов, собеседник прервал его:
На этот раз, сказал он, я думаю, что вы разошлись со своими принципами.
Как это? спросил с удивлением Оливье.
Но, возразил граф, мне кажется, что вы руководствовались здесь только честолюбием и надеждой на наживу.
Вы ошибаетесь, сеньор, это не заставило бы меня взять сторону мексиканцев, если бы я не убедился, что их дело правое. Это заставило меня решиться, и потом, прибавил он вполголоса, бросая взгляд на своего собеседника, у меня был личный мотив.
Граф наклонил голову
с видом сомнения, и разговор на этом прекратился.
Спустя четыре часа испанцы двинулись в путь. Они надеялись достигнуть к 8 часам вечера цели своего путешествия.
Но на этот раз граф и Сумах ехали рядом, дружелюбно разговаривая между собой.
Глава ХVII. Тревога
Впрочем, они во всем брали пример со своего начальника и, услышав его дружеский разговор с канадцем, решились со своей стороны прервать молчание и обменяться несколькими словами, всячески стараясь не возвышать голоса от едва слышного шепота.
Несколько часов ничто не прерывало однообразия путешествия.
Испанцы оставили берега озера и ехали по унылой местности, которая в темноте казалась еще безотраднее. Ни высоких деревьев, ни веселых лужаек! Со всех сторон виднелись скалы, в беспорядке нагроможденные друг на друга, то покрытые бархатным мхом, то поросшие ежевикой и жимолостью. В некоторых местах между скалами пробивалась вода и бурливо катилась сквозь зеленоватые сланцы, блестевшие от слюды. Безымянная речка с трудом прокладывала себе путь среди этого хаоса и занимала две трети лощины в ширину, изредка возвышались малорослые деревья, жалкие и чахлые. Только иногда порыв ветра залетал в узкое ущелье. Тогда все звучало, как орган. Таинственные разговоры листьев с ветром и водяных лилий с водой наполняли своими звуками эту тишину.
Путешественники невольно попали под влияние печальной местности, по которой проезжали. Разговоры оборвались, и каждый ехал с оружием в руках, бросая беспокойные взгляды кругом, готовый выстрелить при первом подозрительном шорохе в кустах.
Сумах остановился и с озабоченным видом созерцал мрачный пейзаж, расстилавшийся вокруг него.
Что с вами? спросил его граф. О чем вы думаете в эту минуту, кабальеро?
Я думаю, сеньор, серьезно отвечал охотник, что дон Аннибал говорил вам сегодня утром очень благоразумные вещи, и вы напрасно пренебрегли его помощью.
О! о! воскликнул граф с принужденной улыбкой. Вид этой страны, я согласен, не радостный. Однако, я не смею думать, что вы боитесь.
Канадец посмотрел на него.
Если бы я даже боялся, сказал он через минуту, разве вы думаете, что в решительный момент я не мог бы из-за этого исполнять своей обязанности? Страх есть не что иное как инстинкт самосохранения, нервное движение, не зависящее от нашей воли и заставляющее нас угадывать опасность. Страх нисколько не бесчестен: всякому в своей жизни приходится не раз его испытывать; отрицающий его животное. Я никогда не мог видеть дуло ружья, направленного на меня, не почувствовав внутреннего холода или, попросту, страха.
Тот, кто сознается так откровенно в чувстве, которое всякий старается скрыть, должен быть храбрым. Но оставим этот разговор до более удобного времени, а теперь поясните, пожалуйста, свою мысль.
Это не долго, сеньор. По-моему, ни одно место не подходит так для засады, как это.
Вы хотите сказать, что
Что если на нас нападут, так непременно здесь.
Гм! место действительно пользуется дурной славой, но уже давно в стране ничего не слышно было о подобных нападениях, и ничто не заставляет нас предположить, что теперь дело изменилось.
Канадец покачал головой и тем обеспокоил графа.
Друг мой, сказал тот, говорите яснее, я мужчина. Следует нам чего-нибудь опасаться или нет?
Да, отвечал Оливье.
Вы думаете?
Нет, я уверен!
Однако, мы до сих пор ничего не заметили.
Вы без сомнения, прервал его охотник. Вы, чьи чувства притуплены долгим пребыванием в городах, не заметили ничего. Но я, привыкший к жизни в пустыне, в десять минут собрал столько доказательств, что не сомневаюсь на этот счет. Повторяю вам, на нас нападут. Может быть, в течение часа. Наверняка на закате солнца.
Скажите мне, какие же следы вы открыли.
Для чего, сеньор? Лучше воспользоваться оставшимся временем, чтобы приготовиться к нападению.
Я требую объяснений не потому, чтобы не верить вам или вашей опытности, а потому, что я вижу в этом что-то необычайное и хочу его проверить.
Наклонитесь! сказал охотник.
Граф повиновался.
Сумах слегка отстранил несколько листьев и указал на совершенно ясный отпечаток на сырой земле.