Около тысячи, батько.
Небогато. Но ничего, я отправил гонцов к своим старым побратимам, верю, что они отзовутся на мой клич и снова слетятся ко мне. А покуда, полковник, бери всех, кто уже есть, под свое начало и готовь к походу: не сегодня завтра с царским войском двинемся на Левенгаупта.
Благодарю, батько.
А Голота уже смотрел на второго казака. Невысокий, плотный, со скуластым, потемневшим от ветра и зноя лицом, с добела выгоревшими на солнце усами и бровями, в простой серой свитке и грубых чеботах, он ничем не отличался от рядового казака. Лишь большой алый бант на эфесе длинной турецкой сабли выдавал его принадлежность к казачьей старшине. Это был сотник Зловивитер, старый соратник Голоты.
А твоих хлопцев, сотник, знаю сам не первый год: каждый из них десятка других стоит. И поэтому, друже, ты не станешь
ждать выступления царских войск, а сегодня же вечером поскачешь навстречу Левенгаупту и будешь виться вокруг него, не спуская глаз. И еще одно дело будет к тебе. Помнишь ли сотника Ивана Недолю, своего бывшего друга-товарища?
На лбу Зловивитра появились две глубокие морщины, он отвел взгляд в сторону.
Помню, батько. Да только разошлись наши с ним пути-дороги.
Знаю это, друже. Молвлю даже то, чего ты еще не ведаешь. Три дня назад прибыл есаул Иван Недоля к Левенгаупту и стал служить шведам. Мазепа отписал царю, что Недоля изменил-де России потому, что втайне был сподвижником покойных Кочубея и Искры. Но не верю я этому. Хитрит гетман Мыслю, что его волю исполняет мой бывший сотник. И поэтому написал я Недоле грамоту, в которой зову его снова честно, как прежде, служить отчизне. А ты, друже, найдешь человека, который смог бы доставить это послание Недоле.
Сыскать человека немудрено, угрюмо произнес сотник, будет ли от грамоты прок?
Время покажет
Легко разрезая голубоватую воду острыми носами, по речной глади скользили три стремительные запорожские чайки. Дюжие гребцы, сбросив кунтуши и оставшись в одних рубахах, гребли умело, и суденышки неслись вверх по Днепру словно на крыльях. На корме передней чайки на персидском ковре полулежали двое: запорожский сотник Дмитро Недоля и донской атаман Сидоров.
Сотнику было не больше двадцати пяти лет. На его круглом лице озорным блеском сверкали глаза, с губ не сходила веселая улыбка, он то и дело подкручивал кончики длинных рыжеватых усов. Донскому атаману уже исполнилось сорок; всю нижнюю часть его лица скрывала густая светлая борода, а на лбу залегло несколько глубоких морщин, придающих лицу выражение замкнутости и отчужденности.
Сотник всего полмесяца назад вернулся на Сечь из набега на побережье турецкой Анатолии. Целую неделю гулял со своими другами-побратимами по шинкам и корчмам, после чего в казачью душу будто вселился бес, погнавший его в это рискованное путешествие по Днепру. Заодно с ним поплыл с полусотней своих донцов и атаман Сидоров, нашедший приют на Запорожье после гибели вожака восставшей донской голытьбы Кондратия Булавина.
Устроившись на ковре, запорожец и донец проводили целые дни в неторопливой беседе.
Эх, атаман, кабы видел ты ее! Краса, а не дивчина! А статью как ляшская королевна, зажмуриваясь от удовольствия, говорил сотник. Так что я задумал твердо: свадьба, и кончено.
А не сдается, казаче, что одного твоего желания маловато? усмехнулся в бороду Сидоров. Сам поведал, что зазноба полковничья дочка. А такие обычно с норовом и гонором. Им ничего не стоит нашему брату и гарбуза выставить.
Мне не выставит, убежденно ответил сотник. Когда по доносу Мазепы поначалу взяли Кочубея и Искру, то вскоре стали хватать и иную казачью старшину, что держала их руку. Явились гетманские сердюки и за ее отцом, побратимом Искры. Тот встретил их со своими дворовыми казаками саблей да пулей, а его жинка и дочка спаслись в лесу. Они хотели пробраться к родичам на дальний степной хутор, да напоролись в пути на загон крымчаков. Быть бы его полковничьей доньке украшением ханского гарема, кабы тут, на ее счастье, не подвернулся я со своей сотней. И хоть с той поры минуло немало времени, думаю, что не позабыла она нашей встречи.
А как сама дивчина смотрит на свадьбу? поинтересовался атаман.
Кто ведает? беспечно ответил запорожец. Когда ее отбил, Сечь готовилась к набегу на Синоп, не до женитьбы было. А в походе захватил в полон красулю турчанку и совсем позабыл о полковничьей доньке. Но сейчас получил весточку от старшего брата, есаула гетманских сердюков. Извещает, что сия дивчина рядом с ним и даже спрашивала обо мне. И веришь, атаман, как вспомнил ее, так полыхнуло по всему телу словно огнем, и решил я, покуда время и охота имеются, сыграть свадьбу.
Хороша Маша, да не наша, хохотнул атаман. Думаешь, у нее за это время иных женихов не объявилось? Писаная красавица да еще полковничья дочь это не какой-нибудь залежалый товар. Такие всегда себе ровню ищут.
А я чем хуже других? гордо выпятил загорелую грудь сотник. Казачина что надо, а после похода на турок не беднее любого полковника. Эх и погуляю, атаман! По всей Украине и Запорожью молва о той свадьбе разлетится.