Чувствуя безнаказанность, боши принялись забавляться, играя с обреченным самолетом, как кошки с мышью. Очередь, затем крутой вираж и так один за одним нападали «мессеры». Упал замертво бортмеханик, ткнулся головой в передатчик радист, не успев отстучать свою последнюю радиограмму. Голова его прижала черную пуговку ключа, и в эфир полетело бесконечное тире. Как предсмертный стон.
Командиру экипажа пуля пробила руку, задев кость. Наспех перевязав его, Джонни Симмонс сел за штурвал на левое сиденье. В тот же миг самолет дернулся, будто запнувшись обо что-то твердое, снаряд угодил в правый мотор. Один, без помощи Джонни, Харст не сумел бы его удержать.
Плохо стали слушаться рули поворота и высоты. Правый мотор выключили мог загореться бензобак. Все понимали: смерть неизбежна.
«Рискнем?» знаком предложил Джонни, ткнув рукой в пол кабины.
«Была не была!» кивнул ему Харст.
Оба начали тихонько отжимать штурвалы от себя. Израненный самолет осторожно полез в плотную спасительную мглу.
Почему же они нас сразу не прикончили, Джонни? спросил на другой день Харст, встретив американца на аэродроме.
Я думаю, тут две причины, Фрэд, раздумчиво произнес Симмонс. Или они изрядно глотнули шнапса перед вылетом, покуражиться спьяну захотелось, или Не договорив, он показал рукой на стоянку русских самолетов. Гляди, те же самые С-47, купленные у нас по ленд-лизу
Под ярким весенним солнцем на зеленых фюзеляжах пузатых транспортных машин поблескивали прозрачным плексигласом колпаки. Из них предостерегающе высунулись черные
рыльца крупнокалиберных пулеметов, установленных на турелях.
Боши могли принять нас за русских, развивал свою догадку Симмонс. А русские научили их остерегаться даже транспортников. Может, потому «мессеры» и били с дальних дистанций: ждали ответного огня.
А тебя, как видно, и в самом деле не зря называют «красным», с подозрением глянул на Джонни Харст.
А ты что? Предпочел бы, чтобы я был «коричневым»? блеснул глазами в сторону Харста Джонни.
Красные, коричневые все они одного поля ягоды, отмахнулся Харст и, чтобы замять инцидент, предложил: Пойдем-ка лучше выпьем.
За что? с легкой иронией, но вовсе не оскорбительно поинтересовался Симмонс.
За то, чтобы поскорее развязаться с этой войной. И за мир, в котором мы, белые, будем жить, не опасаясь ни красных, ни коричневых, ни прочих цветных!
Как бы там ни было, Харст был искренне рад встрече со старым боевым товарищем. И когда за оградой раздался гудок подкатившего автомобиля, как на крыльях бросился к воротам.
Джонни был все таким же поджарым и стремительным. Только короткий ежик жестких волос густо подморозила седина. Гладко выбритое, немного удлиненное лицо покрывал загар, скрадывавший морщинки у глаз, делавший его моложе. И что особенно понравилось Харсту: Джонни ничуть не горбился под грузом своих шести десятков лет.
Симмонс сгреб в крепкие объятия Харста, радостно сияя.
А ты стал еще монументальнее, старина. Убей меня бог!
Он говорил и радовался за двоих.
Да и ты вроде еще лихой парень, засмеялся Харст, тоже от всего сердца радуясь.
Вышколенный дворецкий почтительным истуканом замер у дверей дома. За долгие годы службы у Харста таких бурных встреч он не видывал ни разу. Садовник, подстригавший газон, метнет да и тоже косил удивленные глаза на утратившего степенность хозяина и его веселого гостя.
За обедом вспоминали фронтовых друзей, живых и погибших. Боевые дела. А когда вышли из-за стола, Джонни завел песню военных летчиков, привезенную в Италию англичанами. Харст подхватил ее и даже принялся дирижировать, вскочив с кресла, как он делал это когда-то в офицерском ресторанчике в Бари, когда был молодым лейтенантом Королевских ВВС.
А ведь мы и сейчас, старина, идем на одном крыле, вздохнул Джонни. По дороге я слушал новости. За минувший год только на территории Англии и Уэльса больше полутора тысяч компаний приказали долго жить. Да и у нас дела обстоят не лучше. Вспомни довоенные годы Не находишь похожих черт? Кризис, безработица, волна банкротств. Я, например, всерьез озабочен, честное слово. Тем более кашу, заварившуюся тогда, расхлебывать пришлось нам. А сейчас она заварится на ядерном огоньке, Фрэд.
Харст одним глотком опорожнил содержимое фужера. Со стуком опустил фужер на стол. Хорошего настроения как не бывало.
Ну знаешь, криво усмехнулся он, исторические аналогии штука сомнительная. Я согласен: мир болен. Но где найти лекарство? И какое?
Симмонс забарабанил пальцами по краю стола.
Во всяком случае, не то, которое предложил Гитлер. Нужно разоружаться, искать пути к укреплению взаимного доверия, заметил он, выжимая из пачки сигарету и закуривая.
Красивые словеса, снова скривил рот хозяин дома. Да к этому не готовы ни мы, ни русские, Джонни! Абсурд!
Харст тоже закурил
Представь на миг, продолжал он, пуская изо рта струйку дыма, извивающуюся наподобие ленточки серпантина, что бы произошло, если бы оба лагеря в мире разом сказали: «Стоп!» Армия безработных возрастет в десятки раз. Окажутся не у дел ученые, инженеры, предприниматели Хлынут домой миллионы демобилизованных солдат и офицеров. Полетят в тартарары правительства Вся мировая экономика рухнет, как карточный домик.