Глава десятая
Приезжал парторг, и промысловики оживлённо расспрашивали у него о новостях в районе, стране, за рубежом. И новостей у парторга всегда было в изобилии. Вывешивалась «летучка», рассказывающая о ходе соревнования между двумя участками: Быстринским и Николаевским. Охотники спорили, обсуждая итоги.
Особенно оживлён в последние дни был Благинин. Охотники чаще стали слышать на озере его песни. Иван пел о радостном труде, о голубых глазах, о городе Горьком, где яркие зорьки, и о девушках наших, которые все хороши. Бросалось в глаза товарищам то, что Благинин стал чаще бриться, в непромысловую погоду надевал костюм, начищенные до блеска полуботинки и куда-то уходил.
Что ему унывать, начал поговаривать Илья Андронников, попался с поличным и хоть бы что. А потому лучший охотник, с начальством на короткую ногу живёт. Вот и прикрыли. А случись у нас такое, давно бы из промхоза выперли.
Зря болтаешь, Илья, заметил Ермолаич. Ещё не доказано, что Иван на запретном водоёме промышлял. Говорят, что сам на Епифановском ондатру развёл.
Знаем, как он развёл. Прокопьев сказал: «Запретить отлов на Кругленьком». А Благинин, не будь дурным, выждал время да запустил туда ручку.
Брось, Илья. Не возводи на человека напраслину,
вмешался в разговор Тимофей.
Андронников умолк, но при удобном случае и, в дальнейшем старался раздуть самим же сочинённую небылицу.
Заметил перемену в Благинине и Ермолаич. Как-то он спросил:
Уж не влюбился ли ты, Иван Петрович?
Иван смутился.
Ну, так и есть, улыбнулся Тимофей Шнурков. Ишь каким пунцовым стал, будто красная девица на выданы!. То-то я замечаю, как погода плохая, у него настроение хорошее
Своего рода барометр. Стрелка вниз, на бурю, настроение вверх, подмигнул Ермолаич Тимофею.
Вот-вот!.. Если не секрет: в кого же это:, уж не в Валентину ли Михайловну? Если так, пошли меня сватом, я её быстро уговорю. В таких делах я на все руки мастер, хоть саму царевну усватаю
Потерпи, Тимофей Никанорыч. До войны мы с ней дружили. Это верно. А сколько времени с тех пор прошло! Камень, на котором мы с ней часто сидели, и тот уже мохом оброс.
А ты спроси. Приди и прямо: так, мол, и так, влюблённый я в тебя и как хочешь. Вот как я, к примеру, Мотрю свою усватал. Больше года ходил за ней, увивался, как хмель вокруг палисадника, уговаривал. А она всё своё: «Не нравишься ты мне, Тимофей. Мне видного парня надо, а ты что? Никудышненький» Зло меня взяло, я-то тут при чём, коли такой уродился. Подговорил сватов: деда Ермишку, первейший сват на всю волость был, да Иннокентия Демьяновича Икорушкина, царство ему небесное. Запрягли наилучших рысаков, которых выпросил по этому поводу у нашего богатея Луки Кучкина за мешок ячменя, взяли самогона и поехали к её родичам. Четверть на стол, сваты в разговоры. И слышу: вместо никудышненького я уже первейшим стал, вроде лучше меня и в округе не сыскать. Посадил я свою разлюбимую в ходок и на радостях в степь её умчал. Почитай, третий десяток с тех пор идёт, а она и сейчас во мне души не чает.
И сейчас, наверное, всё ещё проклинает, в тон ему подстроился Ермолаич.
Ну, знаешь ли!..
Нет, Тимофей Никанорыч, заметил Благинин, это раньше так было. А сейчас любовь по-другому понимают. Чтоб всё на взаимном уважении строилось, ведь всю жизнь вместе итти, радость пополам делить, если мне тяжело будет, чтобы я на её плечо мог опереться, ей тяжело я поддержу. Подруга жизни! Правильно это.
Смотри, Иван, потеряешь ты с такими понятиями девку.
Ну что ж! Если любит-не потеряю, а нет, тогда и первейший сват, вроде тебя, Тимофей Никанорыч, не поможет.
Ну-ну, тебе виднее.
Поздновато хватились сватов засылать, она давно уже высватана, заметил Илья Андронников, пряча в уголках губ ехидную усмешку.
Это как так? непроизвольно вырвалось у Благинина.
А вот так. Ты лучше у Сергея Селивёрстовича спроси, он с первых дней её приезда к ней побегиваег, наверное и о дне свадьбы уж условились.
Не может быть!
Вот тебе и не может быть. Обрадовался, размечтался. Нужен ты ей!.. Ну, кто ты такой есть?.. Охотник и не больше. Сам себе начальник да крысиный командир. А Валентина Михайловна не тебе чета. Как-никак директорша будет.
У Благинина болью сжалось сердце. Вот и Андронников о том же говорит, о чём он не раз и сам думал: далеко отстал от неё, и по образованию, и по должности.
И опять ты врёшь, Андронников, проговорил Тимофей и бросил на Илью недружелюбный взгляд. Верно, бывает Прокопьев на звероферме, но я так думаю, что по делам службы.
Ну-ну!.. многозначительно улыбнулся Андронников. Вы можете так думать, а мы в этом своё кое-какое соображение имеем.
«И всё-таки врёт! подумал Благинину слушая разговор Тимофея с Ильёй. Такая уж склочная натура у Андронникова. Ненавидит меня и старается хоть чем-нибудь да ужалить». Однако сомнение всё больше и больше вкрадывалось в его чувства. «А откуда знать, может и верно Сергей Селивёрстыч и Валентина любят друг друга. Почему не может этого быть? Не хотела меня сразу расстраивать, вроде обрадовалась, ждала, говорит, а на самом деле Чем же Прокопьев плох? Партия позавиднее». Решительный во всём, Иван надумал сейчас же, не откладывая, пойти к Валентине Михайловне и объясниться.