Присаживайся, Иван Петрович, здороваясь, предложил Жаворонков. Расскажи, в каких ты отношениях с Ефимом и Клушиным. Не поскандалили?
Нет. Зачем же скандалить, ответил Иван.
А как с промыслом после болезни?
Благинин вдруг вскочил со стула, будто его подбросило взрывной волной, заговорил запальчиво и сбивчиво, повысив голос до высокой ноты:
Зачем так, Афанасий Васильевич, окольными путями, издалека. Скажи лучше прямо: сук-кин сын ты, Благинин Совесть свою потерял, напакостил в общем огороде Никто мне не верит, кроме Ермолаича и Тимофея Никто!.. Что я Враг, да?.. Уличили, нашли браконьера. Благинин браконьер!.. последние слова он уже не сказал, а скорее выдохнул из себя и затем, будто силы у него вдруг иссякли, ссутулившись, опустился на стул и едва слышно добавил: Все нервы вымотали
А ты спокойней, заметил Жаворонков. Нервозность признак слабых. А ты не из таких, которые столкнутся с трудностям и начинают хныкать. Нет, мы тебя другим знаем.
Ивану стало стыдно за минутную вспышку раздражения и горячности, в которую вылилось всё
пережитое за эти три дня, после того как его обвинили в грязном поступке, и он, не глядя на парторга, спросил:
Вы тоже меня обвиняете?
Жаворонков улыбнулся.
Нет, зачем же. Я не прокурор. Просто хотелось выяснить, откуда такие слухи о тебе.
Не знаю, Афанасий Васильевич. Я, наоборот, хотел добро сделать. Когда лежал в лодке, в камышах, на Епифановском плёсе, думал: приду в избушку, расскажу охотникам, откуда у меня хорошая добыча. Пусть каждый заведёт себе такой питомник. Сколько дополнительной пушнины может дать промхоз стране после этого. А они
Какой, какой питомник? заинтересовался Жаворонков.
И Благинин, окончательно овладев собой, уже спокойно начал рассказывать:
Понравился мне как-то Епифановский водоём. Красивое плёсо, просторное, а ондатры на нём нет. И задумал я на него зверьков пересадить. Расплодятся, думаю, вот и добавка в моём промысле будет. Выпросил в позапрошлом году этот водоём у Сергея Селивёрстовича, сделал живоловки, начал отлавливать ондатр. Самых крупных, с тёмным мехом, я выпускал на новое местожительство. Однако вскоре ушли они оттуда, не понравилось, видно, им переселение. Новую выпустил партию, и опять куда-то ушли. В чём, думаю, дело, почему бегут? Думал-думал и решил, что кормов маловато. И занялся я посевом болотных растений на Епифановском. Прижилась после этого ондатра, дала хорошее потомство
Верно, верно, подтвердил Прокопьев. Летом, когда я учитывал запасы ондатры, заглянул на Епифановский водоём и удивился. Много зверьков расплодилось.
Нынче сделал первый отлов на своём питомнике. И результат, как видите, налицо, Благинин криво усмехнулся. А охотники обвинили меня в промысле На запретном водоёме.
Но Жаворонков уже не слышал последних слов Благинина. Он соскочил со стула и начал ходить взад и вперёд по комнате, потирая от удовольствия руки Наконец, он остановился перед Благининым и проговорил:
Иван Петрович, чудак ты этакий. Да понимаешь ли ты, что это такое!.. Это же начало большого дела. Именно большого! Вот чем нам всем надо заняться. И не одному, а всем, всем!..
Иван смотрел на возбуждённое лицо парторга, и у него появилось такое чувство, будто нёс он тяжёлый груз на своих плечах и не надеялся донести до места, как вдруг пришли товарищи на помощь, разделили этот груз между собой, легко и уверенно двинулись вперёд.
Глава восьмая
Неугомонный и нетерпеливый Жаворонков всегда, в любом деле искал новое, ещё не опознанное, Кубриков же отличался медлительностью и спокойствием, достигнутое считал верхом совершенства. В отношении к охотникам первый бывал порою резок, но откровенным и чутким, второй за добродушием и показной внимательностью прятал своё незнание людей, а иногда даже нелюбовь к ним.
У Афанасия Васильевича на всё хватало времени, он всегда учился. Спросите его, какое имеет образование, он улыбнётся и ответит: «Незаконченное», а достоверно известно, что окончил зооветтехникум и, работая в колхозе, заочно учился в Московском пушно-меховом институте.
Учёбу прервала война. Отложив учебники, Жаворонков ушёл добровольцем на фронт. Его направляли ветинструктором в кавалерию, а он настоял послать туда, где больше опасности, в пехотный полк пешим разведчиком. Был дважды ранен, но полк не покинул и только западнее венгерского города Секешфехервара попал под миномётный обстрел и после двухмесячного скитания по госпиталям был отчислен в запас. Вернувшись в Вагино, поступил в ондатровый промхоз охотоведом, снова взялся за учебники и только год назад как получил диплом с отличием.
Коммунисты избрали Жаворонкова секретарём парторганизации. Увлёкшись работой с людьми, он понимал, что теперь должен знать ещё больше, и опять до глубокой ночи просиживал за книгами. А изучая условия для акклиматизации новых пород промысловых зверей в Сибири, завёл переписку со Всесоюзным научно-исследовательским и Томским биологическим институтами.
Кубриков видел это и, завидуя Жаворонкову, думал: «И мне бы надо, как он, учиться. Возьмусь» Но заставить себя взяться за книги не мог, и его желание оставалось бесплодным мечтанием.